Круглый стол
Round-table
1 2 3 4 5 6 7 8

Гуманитарный портал ''Артбург''



В рамках 1-й Московской выставки-ярмарки «Книга Художника»
был организован круглый стол на тему «Время кентавров.
Миксантропизм Книги Художника как проект новых
форм арт-коммуникации».
01.12.2005. Москва. ЦДХ на Крымском валу. 
Из пресс-релиза:
«…Мы хотим, чтобы наш круглый стол обозначил очень важную
и интересную проблему – гибридность, системную сложность современной
культурной ситуации – момента «между» уходящим и наступающим.
Многие из нас это прекрасно чувствуют и понимают.»
Вопросы круглого стола
1. «Кентавры» в современной художественной культуре: книга (?),
фильм (?), музей (?), изобразительное искусство (?).
2. «Кентавры» в различных областях человеческой деятельности:
торговля (?), спорт (?), наука (?) .
3. Информационные гибриды.
4. Диалоговые модели в современном искусстве.
5. Книга художника – как проект новой формы арт-коммуникации.»
Сокращенная версия. 
Участвуют:
Михаил Погарский, художник, писатель;
Андрей Суздалев, художник;
Леонид Тишков, художник;
Андрей Толстой, искусствовед;
Вера Хлебникова, художник;
Анна Котомина, историк;
Дмитрий Полознев, историк, директор библиотеки;
Елена Герчук, журналист;
Ведущий: Николай Селиванов, художник

 

Николай Селиванов: Как оказалось, очень много людей занимаются книгой художника или интересуются этим жанром. Но тема нашего круглого стола – это более широкий взгляд на явление и попытка рассмотреть книгу художника в ряду особых феноменов, которые определяют нашу культурную ситуацию сегодня, причем в самых разных областях. Мы занимаемся книгой художника, сочетая в себе творца, менеджера, дистрибьютера, кто-то делает супермаркеты, как артефакты, музыканты занимаются культурной политикой, а музеологи первыми осваивают и внедряют инновационные технологии в культуру и т.д.. Все занимаются не своим делом в традиционном понимании. В конечном итоге появляются вещи, которые мы потребляем. Собственно, мы вынуждены будем выйти за границу известных определений, чтобы понять, чем же мы занимаемся и чем обладаем. Мне бы очень хотелось, чтобы книга художника была бы понята как такой объект, который представляет новую цивилизацию. Она сейчас только формируется. В ней присутствуют родовые черты из предыдущего, и мы их легко распознаем, но они уже представляют собой совсем иное. Поэтому образ кентавра здесь не случаен: мы видим в нем признаки человека, но это не человек. В нем виден организм лошади, но это не лошадь. Это кентавр, со всеми своими специфическими функциями и возможностями. Тема кентавров для характеристики современной цивилизации придумана не мной. Её использовал выдающийся ученый, академик Даниил Данин. Я успел с ним соприкоснуться. Это был самый умный зритель одной из моих странных выставок в университете. Он использовал эту метафору для научной дисциплины, которую назвал «кентавристика». Эта метафора не просто актуальна для описания ряда явлений, она еще помогает увидеть целый ряд феноменальных особенностей современной культуры и методов ее познания. В первую очередь, я говорю принадлежности кентавров двум мирам. Дихотомия нашего мышления – самая глубокая проблема современной цивилизации. Мы ещё не ушли из прошлого, мы все родились, когда информационная революция ещё не произошла; но мы ещё не стали целиком людьми этой новой эпохи. Поэтому люди от двадцати и старше представляют собой таких кентавров. Другая особенность кентавристики – это творческое познание. Не буду напоминать мифологию, думаю всем известно, что образ кентавра непосредственно связан с процессами становления и познания. А мы все сегодня принимаем решения творческие, для которых постоянно требуется саморазвитие. Не успел – остался в прошлом, лошадиная часть поглотила человеческую. Творческая позиция требуется от менеджмента, где порой не понятно, кто действует – художник или продавец. То же самое происходит в науке - традиционная форма научной деятельности перестала работать и научные институты пытаются обрести себя в ином качестве. Но и художники, которые занимаются книгой художника в большинстве своем пришли к этому из разных областей деятельности. Но логика развития привела нас к такой экзотичной сегодня форме творчества. Я, безусловно, ощущаю себя многосоставным существом.  

 

Михаил Погарский: Люди, которые занимаются книгой художника, они почти все универсальны. Их привлекает книга художника, так как она позволяет раскрыться в самых разных областях. Это такой формат, который может в себя впитать и видео, и мультимедиа, и классическую книгу с разными техниками печати. Когда мы делали последние книги, там частями книги становились и куклы, и специальные декорации и видеоклипы, получался своеобразный театр или скорее небольшой переносной балаганчик. Поэтому все, кто занимается книгой художника, и в самом деле, кентавры.

 

Леонид Тишков: Книга художника – это скорее визуальный образ вербального. И главная задача создающего её – создать адекватный образ, который возникает у художника при наличии «текста», возникающего  в голове при чтении.

Одна из первых книг художника второй половины XX века – это книги художника Полякова. В 50е годы он в своей мастерской иллюстрировал Пушкина. Он вырезал гравюры, а поэмы переписывал от руки. И к 50-ти экземплярам с 15 гравюрами в каждой он переписывал текст перышком. Сейчас эти  книги находятся в музеях и частных коллекциях.  Это своеобразный сплав поэтического подхода к книге, которую мы можем представить так, как мы хотим, без оглядывания на издателя, на рынок, на то, что скажут в магазине. И образ художника-затворника, художника, который живет с образами той литературы, которую он хочет представить в виде книги, и отличает книгу художника от обычной книги. Ведь у обыкновенной книги есть рабочий коллектив, редактора, службы, которые надзирают за производством. А книга художника создается автором в одиночестве. Я очень люблю книги, которые находятся в промежуточном положении между книгой иллюстрированной и книгой -- художественным продуктом. Например, это книги Фаворского. Все иллюстрации – это гравюры и ручная печать. И предполагалось, что эти книги  будут печататься не офсетом, а будут переплетаться гравюрные листы, где текст набирался высокой печатью. В шестидесятые годы нельзя было пользоваться ксероксом, нельзя было ничего размножать, доходило до абсурда. Все печатные станки были переписаны и эти списки хранились в Министерстве Культуры, в органах.

 

Михаил Погарский: Леня, здесь собрались люди, которые знают историю книги художника, и Коля предложил несколько вопросов к обсуждению, поэтому хотелось бы завязать дискуссию о терминологии, начиная не с того, что такое книга художника, а что такое книга вообще. Где, например, проходит та грань, что это книга, а это не книга. Иногда я сам начинаю теряться, где та тонкая грянь?

 

Леонид Тишков: Ну, может быть такой постмодернистский ответ, вспоминая Борхеса, который говорил, что мир обратился книгой. А можно пойти от обратного, объявив всё, что является континуальным, все, что движется справа налево или во времени, это книга. Потому что книга, которую мы открываем и листаем – это продолжительность.

 

Михаил Погарский: продолжительность, но одновременно и дискретность.

 

Леонид Тишков: Книга художника может быть какой угодно, потому что существует диктат творчества. И художник, как творец, имеет право представить в книге всё, что угодно, даже может представить их на песке. Я за очень широкое толкование «livre dartiste». Когда художник Кошут написал на стуле, что это стул, это стало произведением искусства. Поэтому мы можем назвать книгой все, что угодно.

Другое дело, что внутри направления может быть разделение.

Я бы предложил такие определения: самиздат, пост-самиздат, книга поэта, мультимедийная книга, книга электронная, книга классическая, «livre dartiste», печатная, литографская... Теперь, в XXI веке, она может принимать любые формы. 

 

Михаил Погарский: А не пугает такая всеядность, размытость определения книги художника? Должны быть какие-то формулировки. Например, кинофильм и книга – они взаимопроникаемы, но в то же время они имеют четкие различия. 

 

Леонид Тишков: Недавно получил приглашение на фестиваль в Бельгию. Это видео фестиваль поэтической книги. Только видео произведения, которые будут называться книгами, хотя все происходит на экране. Если бы у Аполлинера был бы киноаппарат, он превратил бы «Голубку и фонтан» в движущиеся картинки, и мог бы назвать это визуальным стихотворением. Мы же согласились теперь с электронной книгой в виде блоктопика, не похожего на книгу, но, тем не менее, называемого электронной книгой.

 

 

Николай Селиванов: То, о чем говорит Леня, я бы попробовал сформулировать так: книга художника не может являться четким понятием, но это точная метафора, которая определяет особую деятельность художника в новую информационную эпоху. Но это не всеядность художника, а целенаправленная деятельность в работе с информацией, работа по «формовке» информации, её упаковке. У компьютерщиков есть такое понятие – «информационный объект сложной структуры», ИОСС. Мы делаем тоже самое, те же информационные объекты сложной структуры. Но они состоят не только из информации, они еще и материальны. Насколько мы можем эти ИОССы предъявит, показать,  -- это следующий вопрос. Артикуляция, жест художника, как в примере с  Кошутом, в нашем случае недостаточны, необходимо какое-то введение, регламент, авторский комментарий, инструкция. А книга художника органично позволяет это делать. В отличие от классического произведения, когда вешается картина, выставляется объект или инсталляция, а рядом с ними вешается название, книга художника может этот, внешний по отношению к объекту, комментарий включать в себя. В этом я вижу черты новой коммуникативной модели. Инструкция, не как артефакт, а как составная часть структуры произведения, предназначением которой является прямой диалог – автор-читатель.   

 

Андрей Суздалев: Поэзией может называться и визуальная поэзия, и напечатанная, и видео, а книга – это всё-таки конкретная вещь. И если визуальная поэзия действительно не имеет границ, книга предполагает наличие материальной формы. Есть форма видео искусства со своими законами, есть форма книги как объекта, и здесь какая-то граница начинается. У них разные законы. А вот жест художника, вербальный или визуальный, он действительно не имеет границ. Другое дело – какую форму он получает. И книга имеет определение и границу как форма. 


Михаил Погарский: Но, в первую очередь, это всё-таки внутреннее самоощущение. Если художник чувствует, что делает книгу, то какую бы форму она не принимала, это будет книга. Я думаю, что на Книгу художника надо смотреть с двух позиций – с позиции зрителя и с позиции творца.
С точки зрения читателя: «книга художника» - это произведение искусства, предполагающее дискретность восприятия отдельных фрагментов (перелистывание), переплетённых единой внутренней нитью повествования. Причём это перелистывание может принимать самые разные формы. Читатель, как правило, включается в некий ритуал прочтения. И очень часто, как правильно заметил Коля, схема прочтения специально разрабатывается и прилагается в виде дополнительной инструкции. Процесс восприятия почти никогда не ограничивается визуальным и концептуальным рядом, не менее важными оказываются тактильные, звуковые, а иногда и обонятельные и даже вкусовые ощущения. С точки зрения художника – это творческий метод, в котором он использует форму книги в качестве основного инструмента для самовыражения. Здесь «художник» понимается в широком смысле слова, как творец, мастер особого вида искусства, который в отличие от обычного иллюстратора создаёт книгу, как целостный организм, где, тем не менее, всегда наличествует определённая фрагментарность, отсутствующая, например, в том же кинофильме.

Андрей Суздалев: Почему сегодня такой интерес к этому жанру? Он оказался близок современным электронным видам творчества, от которых фильм оказался наиболее далек. Это, во-первых, дискретность, во-вторых, возможность работать самому.

 

Николай Селиванов: И эта связь, книга художника и компьютер, очевидна. Когда-то считалось, что эволюция технических средств выглядит как последовательный ряд – фотография, кино, видео, компьютер. Но видео оказалось замкнутым на себе самом средством и совсем не следует, что его продолжением является компьютер. Это генетически совершенно разные технологические направления. И сегодня понятно, что из книги-то и появился компьютер со всеми своими фантастическими возможностями.

 

 

Андрей Суздалев: Да, именно из книги художника хочется вырываться в интерактивную анимацию, следующим шагом хочется делать интерактивные вещи, но не брать в руки видеокамеру. 

 

Леонид Тишков: А мне бы хотелось, чтобы вернулись эти литографские камни, которые побили, чтобы я сделал снова литографскую книгу, какие я делал в начале 90х годов. Я сейчас этого сделать не могу, потому что нет этих камней. Все закрыто, всё растащено, всё уничтожено я не могу сделать такую книгу, как Анри Мишо (на выставке представлен последний книжный проект Анри Мишо).

И когда мы с Андреем в 98м году делали «Книгу ветра», и вложили туда кассету, то это была попытка сделать гибрид-кентавр, в котором присутствовала и книга и видео (в 1994 году Николай Селиванов и Андрей Суздалев сделали ограниченный тираж каталога выставки «multi» -- первый опыт разделить информацию на два носителя: книгу художника и дискету, прим. Н.С.). Если бы такие возможности были у Крученых, он бы наверное включил в свою странную визуальную поэзию флэш-анимацию.

 

Андрей Толстой: Книга художника – это «калька» с французского определения – livre dartiste. Во французском языке этот термин возник в 20е годы, может, чуть позже, когда авторские рукотворные книги, созданные специально, как не сброшюрованные листы, сделанные в малом количестве экземпляров и отпечатанные на оригинальных досках. Говорить о сугубо художническом отношении к этой книге от начала до конца было бы не совсем верно, потому что были галеристы, которые финансировали их издание. Иллюстрации Шагала тоже имеют отношение к этому жанру, поэтому кажется неправильным настаивать на том, что только художник создает такую книгу.

 

Михаил Погарский: Мне кажется, что даже, когда создается тиражная книга художника, и в ней принимает участие и издатели, и типографы и переплётчики, то всё равно, автор обязательно участвует в создании каждого экземпляра. А для  традиционной книги художник просто делает иллюстрации. И вот пока ты сам не дотронулся до каждой книги, пока не вдохнул в неё своё Я, она не станет книгой художника.

 

Николай Селиванов: Это вопрос уникальности книги художника. А вопрос этот актуален?

 

Андрей Суздалев: С одной стороны  он актуален. В эпоху массовой тиражируемости, художник играет, дразнит зрителя. То есть, в этом мире уникальность недостижима, потому что все средства тиражируемы, а это такая игра. Это может и не совсем серьезно делается.

 

Николай Селиванов: Но это важная идеологическая проблема нового времени. Речь идет о  коммуникационной модели, когда есть возможность делать произведение, в нашем случае – книжку, лично для кого-то одного.

 

Андрей Суздалев: И это сейчас актуально – потому что необходим противовес, альтернатива.

 

 

Михаил Погарский: Те книги, которые сейчас продают в магазинах, на развалах и в ларьках, их будущее таково: они, видимо, разделятся на два лагеря: одни станут электронными книгами, которые нужны как чистая информация, а другие приблизятся к книге художника, в которых важно перелистывать, понюхать,  как пахнет, как что-то звенит, шуршит бумага, то есть комплекс ощущений.

 

Андрей Суздалев: Не только эта выставка, но и само явление зародилось, когда, цитируя Маршалла Мак-Люэна, вся  «галактика Гуттенберга стала трещать по швам». Этот жанр появился в начале XX века, когда появились сдвиги, которые сейчас привели к изменению цивилизации. И не livre dartiste, а другое направление, вобравшее опыт футуристов  и конструктивистов может развивать книгу художника сегодня. Футуристы почувствовали эти изменения. То есть, направление родилось не случайно. Ему сто лет. И за эти годы были выработаны идеи и приемы, которые сейчас оказались востребованы. Футуристы поняли, что печатное слово в силу своей линейности и диктата не подходит для того мира, который появляется. И ему будет лучше соответствовать слово рукописное. Книга футуризма – это, с одной стороны, регресс, или возвращение.

 

Николай Селиванов: Да. А с другой, футуристы первыми определили позицию художника по отношению к меняющимся формам коммуникации.

  

Михаил Погарский: Что дала «галактика Гуттенберга» – так это  возможность нести информацию «прямо в мозг», минуя эмоции. А книга художника – это возврат к включению органов чувств. И в ней информация становится не самоцелью – важно ощущение, восприятие книги. И именно это дало новый виток развитию. Это своеобразное послание на комплексном языке. А вот у обычной книги появилась очень серьёзная конкуренция на компьютерном поле. Новые отцифрованные способы хранения информации, безусловно во многом более удобны. И неизвестно, как будет дальше развиваться ситуация – может быть, будут вживлять электроды в мозг?

 

Николай Селиванов: Скорее, информацию можно будет глотать в виде таблетки.

 

Андрей Суздалев: Печатная книга линейна, она диктует нам последовательное восприятие. Новые  электронные формы расшатывают это линейное восприятие; у многих почва из-под ног уходит. И книга художника тоже расшатывает, но по-своему.

  

Михаил Погарский: Но книги Павича тоже построены нелинейно!

 

Андрей Суздалев: Эти формы развивались параллельно. Я хочу напомнить: Мак-Люэн никогда не говорил о книге художника, но он говорил о гибридной форме. Он описал общую ситуацию и говорил, что важны информационные гибриды. Книга художника – одна из таких гибридных форм. Тексты Беньямина и Мак-Люэна давно написаны. И эти тексты часто оказываются спутниками тех, кто занимается книгой художника.

 

Николай Селиванов: Для транспорта идей выбирается соответствующее средство. Современные идеи рождены новыми средствами коммуникации и требуют для своей транспортировки соответствующих форм. Сегодня – это гибридные конструкции.

 

Дмитрий Полознев: Я с большим интересом пришел на эту выставку. Вообще я часто посещаю книжные выставки. Я ищу книги не только добротно сделанные, но и книги, выпадающие из ряда наработанных стандартов, опрокидывающих книжную ситуацию. Это разрушение формы книги мне кажется очень позитивным явлением. Вот эту книгу (указывает на книгу «Камни» Мастерской художественного проектирования), наверное, как книгу можно опознать только на этой выставке, а в другом окружении никто и не догадается, что это книга. Такая сложная задача – при сохранении метафизической формы менять форму материальную. Это может сделать только художник.

Идет разрушение мира – бесконечный анализ, до каких-то атомов. И только художник по своей природе может собрать все снова. И когда художник работает с книгой, он преодолевает материал не только физический, но и метафизический. Он опять пытается всё собрать – и бумагу, и краску, и шрифт, и содержание – и опять собирает мир воедино!

В 1989 году я попал на выступление Андрея Битова, он рассказывал, как он поехал в Париж, к Синявскому в гости пришел, а там как раз они с Габриадзе делали книжку про путешествие Пушкина. В Советском Союзе невозможно было это напечатать. А Синявский пошел в соседнюю комнату и тут же все напечатал.

 

Николай Селиванов: Я забыл сказать, что в предисловии к своему курсу по кентавристике Даниил Данин приводит цитату из произведения Битова, где наряду с представителями разных профессиональных групп – врача, строителя, - оказывается и кентаврист.

 

Андрей Суздалев: А мне кажется здесь всё-таки более уместен образ не кентавра, а «тяни-толкая»! Куда смотрит книга художника? У нее два лица. С одной стороны, она пристально вглядывается в прошлое, с другой стороны – в будущее. «Тяни-толкай» проявляется во всех аспектах книги художника

 

Вера Хлебникова: Я нашла текст дискуссии в интернете про книгу художника, распечатала её (60 страниц), и, прочитав, поняла, что никто не знает, что это такое, что можно назвать книгой художника. Один говорит – книга, которую нельзя раскрыть – это не книга. Другие говорят – а как же книги, которые до кодекса существовали (книги на табличках например), они не книги? С одной стороны, все так запутывалось, а с другой стороны, все распуталось – полная свобода, и художником книги может назвать себя каждый, кто сделал то, что он может назвать книгой художника. То есть полный произвол!

 

Николай Селиванов: А вот лично для тебя, что значит книга – семейный  архив, который ты можешь взять и опубликовать…

 

Вера Хлебникова: Да, это то, чем занимаюсь я. Я это делаю потому, что мне кажется, что некоторые книги не нуждаются в тысячах читателей. И ты сам более-менее можешь определить, если угадаешь и не ошибешься, сколько человек – один, два или сто – захотят прочитать эту книгу. И такая книга автоматически попадает в разряд книги художника, потому что мы привыкли к тому, что книга художника всегда выходит ограниченным количеством экземпляров.

  

Михаил Погарский: Сейчас стало потрясающе удобно обращаться с тиражами. Я уже в какой-то момент перестал указывать тираж. Я делаю книгу в одном экземпляре и отправляю на выставку. Если она продалась, я делаю второй и третий, и я не знаю, сколько их я делаю.

 

Леонид Тишков: Никому не говори – коллекционеры перестанут покупать!

 

Николай Селиванов: Я хочу высказать одну мысль, которая может вызвать протест у многих присутствующих. Для творчества необходима мотивация. Но если мотивация художника, работающего с книгой реализуется только в артистическом жесте, то мне кажется, такая позиция бесперспективна для развития книги художника в целом. Это направление позволяет и осознавать свою деятельность глубже и мыслить шире. Если же находиться только в рамках этого желания, и позиционировать себя только так, а потребители наших продуктов – коллекционеры, зрители/читатели будут признавать ценность только рукотворной бумаги и литографской печати, то я считаю, здесь перспектив у книги художника мало. Здесь нет нового ни в социальной позиции художника, ни в формах художественной коммуникации, ни в манипуляции с информационными объектами. Рынок не будет развиваться, если у него не окажется инновационного вектора. А с книгой художника связаны ожидания новых идей. Я обращу внимание на вопрос из зала двух молодых компьютерщиков, который мы проигнорировали: зачем? Зачем это нужно?

То поколение, которое сегодня приходит в искусство, (если приходит: на недавней дискуссии в Третьяковской галерее кто-то высказал интересное замечание, что за последние пятнадцать лет, с начала 90-х новых имен практически не появилось), так вот это поколение измеряет явления другими инструментами и лично для меня их вопрос понятен и близок.

 

Михаил Погарский: Зачем? Каждый художник отвечает за себя. Понятно, что художник хочет раскрыться, реализовать свои потенции. А к книге художника приходят кентавры, которые очень многогранны. Тот же Леонид Тишков – он и поэт, и драматург, и художник, и артист, и видеорежиссер, он и ангел, он всё... Поэтому для того, чтобы все грани его творческой личности раскрыть, ему и необходим инструмент, который позволяет все эти грани в себя вобрать.

 

Андрей Толстой: Мы все занимаемся самопознанием, самоидентифицируемся. Это свидетельствует о внутренней зрелости… Авторская книга художника – это штучный товар, это некий артефакт. И поэтому ставить вопрос о целесообразности здесь вообще странно – зачем  тогда вообще искусство?

Мы все время говорим о книге художника. А если переставить слова местами и вместо «книги художника» сказать «художник книги» – это совсем другое. Не всякий художник книги может делать книгу художника.

Художник, который сам делает макет, шрифт.., но не делает книгу художника, он, тем не менее, создает книгу как некий организм. Не надо забывать о том, что книга есть художественное синтетическое пространство. И в этом случае, о каждой из них мы можем говорить, как об особом художественном пространстве.

 

Николай Селиванов: Возможно, присутствующим будет интересно узнать, что похожая дискуссия состоялась недавно на тему «театр художника». Ключевой фигурой обсуждения оказался Дима Крымов, творчество которого в последнее время является яркой иллюстрацией того, что такое театр художника. Там много нового и актуального. Параллельно существует традиционный художник в театре, например, Бархин… 

 

Анна Котомина: Я понимаю, что разговаривают люди одного круга, со своим специфическим языком, специфическими представлениями и трудно вторгаться с другими способами говорить об этом явлении.

Вы видите в книге художника кентавра, но кентавр – это существо хтоническое, несущее в себе угрозу, разрушительную энергию. Из всего, что Вы говорите, не следует, что книга художника – кентаврический объект. Потому что я не понимаю, в чем её угроза для культурной ситуации или возможности преобразования. Художники принципиально хотят уходить от определения книги художника. «Книга художника – это то, что мне хочется, это мое самовыражение». Когда художникам говорят – подумайте о своих читателях – они говорят «нет, мы не хотим, мы делаем один экземпляр, он переходит из рук в руки, это наше частное дело». А современный мир, как я его вижу, и сейчас много таких видений – это супермаркет. Мы существуем в ситуации тотального засилья массовой культуры, это произошло понятно почему: массмедиа, активная экспансия СМИ в информационное пространство. И в этой ситуации даже то, что мы определяем как наш индивидуальный продукт, тотчас становится товаром и рассматривается таким образом, иначе оно вообще не входит в коммуникативное пространство и лежит под кроватью. В такой ситуации все равно приходится осознавать, какую нишу в этом мире занимает то, что мы делаем. И по мере того, как художники отказываются рефлексировать на тему роли книги художника в социальной коммуникации и вообще определять это явление, они затрудняют свое вхождение в это пространство. В такой ситуации, то, что само себя определить не хочет и никак коммуницировать ни с кем не хочет, как сделать революцию? Сидя под своим стеклянным колпаком или вообще непонятно где?

 

Елена Герчук: Супермаркет очень кстати подвернулся, потому что в супермаркете продают совершенно удивительные вещи, хотя, казалось бы, теоретически там продается еда. А продаются там такие штуки, которые есть нельзя – отравишься (как сникерс).

С книгой художника – то же самое. Для того, чтобы определить, что такое книга художника, нужно определить, что такое книга. А что такое книга – не знает никто. Книга принципиально неопределима, во всяком случае, в рамках нашей цивилизации, на книге построенной. Не помню, кто это сказал: нельзя познать машину с помощью такой же машины.

 

Николай Селиванов: Все высказали свои позиции и идеи. Скажу только, что самое скорое будущее жестко и конкретно их оценит. И еще. Мне представляется, что определяющим фактором в развитии современного искусства становится та модель коммуникации, которую строит художник. Может ли он сам создать форму для коммуникации со зрителем или же по старинке будет производить артефакты, а коммуникативные задачи делегировать искусствоведам и кураторам? С помощью каких средств будет интерпретировать искусствовед творчество художника и помещать его в информационное пространство? Во всех случаях книга художника – это прекрасное средство для моделирования новых информационных коммуникационных форм.

 

Расшифровка записи – Ольга Розмахова.

Редакция текста – Николай Селиванов



   
 
      На ''Яндекс'' Яндекс цитирования Рейтинг@Mail.ru Каталог "ПИНГВИН" - чуткий и душевный каталог!

© М. Погарский, 2003© "Северная звезда", 2003    © "CONTROL+A", 2003Programed by Foreman Electronics, 2003

.