АККУМУЛЯЦИЯ 2008 (1)
Выставка книги художника «Аккумуляция 2008»
Государственный выставочный зал «Галерея XXI века», Москва.
21 февраля – 20 марта 2008 года

В последние годы выставки книги художника в Москве, и в России в целом, были или персональными и тематическими, или ретроспективными. Такой выставки, которая выявляла бы некоторые тенденции самим своим фактом, не будучи тематической и программной, представляла бы недавние работы самых разных художников вместе – такой не было.
Казалось бы, идея подобной выставки регрессивна, отсылая чуть ли не к салонам XIX века. Но как раз таких рутинных выставок, показывающих те книги художника, что создаются (по заказу ли куратора, по собственному интересу) в единственном контексте – времени, текущего момента – не хватает. Здесь работы не поддерживают одна другую так, что становятся фразами какой-то общей истории о Велимире Хлебникове или Данииле Хармсе. Каждая оказывается на виду, и горе и забвение незамеченным – они выключены из целого, о котором можно сказать мимоходом: и другие книги также и о том же.
Такая выставка, как «Аккумуляция», может быть незрелищной. По самой своей идее она может быть провальной: год на год не приходится. Можно, конечно, предложить организовывать такие выставки не очень регулярно, а только когда наберется много интересных и качественных книг или показывать не пятьдесят работ, но десять. Но опять же – это не музейная выставка, предъявляющая лучшее, но живая выставка, представляющая возможности и ограничения текущего художественного процесса.
Я многого ждала от выставки и была разочарована. Размышляя над причинами своей тревоги и недовольства, часто возвращалась к мысли о маргинальном положении книги художника. Как в иерархии видов искусства, так и в том, как могут быть расплывчаты границы явления.
Хотя книга может быть тем материальным продуктом, что представляет эфемерные по форме и часто радикальные произведения художника на рынке искусства и вообще для публики, для современных русских художников главными видами документирования стали фотографии и видео. При этом под книгу стремятся мимикрировать объект, ассамбляж и даже картина – но главным образом за счет представления этих вещей на выставках книги художника (так и на «Аккумуляции»).
В текстах современных российских художников о книге художника (а именно художники сегодня в основном и пишут на эту тему) проявляется большой соблазн возводить книгу художника к книжным экспериментам 1910-1920-х годов, не обращая внимания на концептуалистские корни книги художника. Казалось бы, прошлое постоянно перед глазами, но оно-то и порабощает, оказываясь даже более ярким и свежим, чем современное состояние. Концептуалистская книга, визуальная поэзия и т. п. – осмысляются в основном как закрытый в себе феномен, а современная книга художника – как эксперимент с книжной формой или в русле самодельной, почти наивной, книги. Думаю, выбор сделан в пользу языковых игр, работы с конструктивными элементами книги и типами повествования. На «Аккумуляции» нет почти тех книг, которые бы говорили о чем-то важном, внекнижном, привлекали не только своей формой.
Еще одна проблема, с которой сталкивается зритель-читатель и любой эксперт, – размытые критерии качества книги художника. Отказ от такого рода критериев связывают с идеей всеобщего творчества и искусства как жеста. Но не должна ли в таком случае меняться институциональная система искусства? Критика и экспертные оценки нужны художественному рынку и важны для самопонимания, но могут быть сведены к функциям терапии и документирования (удовлетворять самолюбию, говорить о зрительском внимании как таковом, заниматься хроникой). Изменение системы искусства, для книги художника в частности, полагаю, также потребовало бы расцвета таких выставок как рассматриваемая, когда оценка не предшествует экспонированию произведения, но может быть вынесена или не высказана зрителем после, на выставке.
Все эти соображения для меня определяют важность «Аккумуляции» как попытки создать более-менее периодическую, международную, не преследующую непосредственных коммерческих целей, представляющую нынешний момент выставку книги художника. Она по самой своей сути родственна состоянию книги художника. А вода камень точит.

На выставке было представлено около шестидесяти работ, образующих два блока: произведения русских авторов, приглашённых художником и куратором Андреем Суздалевым, и иностранных, приглашённых Юрием Гиком. В экспозиции работы экспонировались вместе, но особенностью представленного иностранного блока было то, что показывались в основном книги тех, кто вовлечён в мэйл-арт, книги по обмену.

Работы русских художников можно также разбить на блоки, хотя кураторы не стремились к выделению каких-либо тематических зон. Несколько представленных работ были созданы в рамках проекта «Книги Просперо» (2007): произведения куратора проекта Михаила Погарского и Гюнель Юран, Алексея Мальцева.
В ряде книг отражается интерес к визуальным образам графической записи музыки. Весной 2007 года некоторые такие книги – Андрея Суздалева, Эвелины Шац и Александра Артамонова, Лидии Канашовой, Ильи Леутина - показывались на выставке «Книги для пения» в Библиотеке им. В. Г. Белинского.
«Papillons» («Бабочки») Андрея Суздалева (2007) созданы из бумажного ролика для механического фортепиано с записью пьесы Морица Розенталя. Книга для художника соотнесена со стихотворением «Зангези» Велимира Хлебникова. Зафиксированный на бумаге музыкальный текст после некоторых манипуляций оказывается нечитаемым в своей целостности: рулон разрезан, сброшюрован, запечатан портретами друзей. Как молчащим становится мир звуков прошлого, рассыпающейся на фрагменты, обманчивой и безмолвной кажется и жизнь. Голоса и звуки могли бы вернуть жизни некоторое идеальное измерение, её душу и энергию, но пока сама книга, как бабочка из стихотворения, лишь скрывает в себе возможность высвобождения.
К звукозаписывающим материалам обратилась и Екатерина Ткач. Её «Переводы» (2007) – оформленный кружевными узорами футляр с восьмью имитациями пластинок. На пластиковые диски нанесены ритмически выстроенные силуэтные изображения сцен из зимней жизни: рыбак на льду, снеговики, лыжник, арктические льдины. В белых фигурах чудятся северные приключения и зимние забавы, и они читаются как визуализация неслышимой радостной музыки.
Дидье Мютель в книге «Прелюдия И. С. Баха для виолончели. Партитуры» (2005, гравюра на меди) упраздняет нотный стан и заменяет нотные знаки звёздочками, получая узор, уподобляющий музыкальный текст карте звездного неба, маршруту, проложенному в хаосе созвездий, или острой, опасной линии колючей проволоки. В замутнённой графической записи рождается метафора музыкального текста.
Несколько художников обратились к теме географии и исследования других культур. У входа зрителей задерживал кодекс «Хиндия. Записки с картинками» Натальи Куликовой и Евгения Гриневича (2007). Сама идея мистифицированного справочника с историями о географии, населяющих диковинные земли растениях, животных и мыслящих существах, их обычаях и странностях не нова, но дает отличную возможность выявлять странности своей собственной культуры, свои мировоззренческие клише и одновременно – географический текст может быть необычайно поэтичен. Текст «Хиндии» строится на грамматических и орфоэпических искажениях, но в отличие от концептуалистских книг такого рода искажения не столько проясняют природу языка или выявляют болевые точки разговорной речи, сколько обнаруживают смешное в описаниях и представлениях о мире, об Индии, всё еще сказочной стране, или представлений об архаической мудрости древних культур.
Алексей Мальцев создал «двухтомник» «Как найти Эйфелеву башню в Париже» в задуманной им серии «Мои первые путеводители». Он сам описывает замысел: «Книга представляет собой шуточный путеводитель, помогающий человеку, который ни разу не видел Эйфелеву башню и не представляет себе, как она выглядит, найти её в Париже, убедиться, что это действительно она, и получить массу других полезных сведений. В приложении к путеводителю Вы сможете найти пробирку, мелок, напильник, самодельный метр и определитель, которые помогут Вам убедиться в том, что это настоящая Эйфелева башня». По замыслу путеводитель похож на те изделия, что продают в магазинах необычных подарков, если бы первый том, с текстами, не содержал тринадцать ксилографий, пусть и простых по стилю рисования. Такая рукодельность уравновешивает веселый тон книги, повествование без фабулы, конфликта, самодовольное в своей шутливости.

А вообще, каковы могут быть зрительские и читательские ожидания от книги художника и можно ли оценивать смысловое качество текстов, взыскивать содержательной глубины? Что серьёзно и о реальности, что глупо?
На выставке показывались листы из архивного альбома Леонида Тишкова «Платье моей матери» (2007). На листочки бумаги наклеены фотографии вещей умершей мамы, сделанные в её доме. В основном это фотографии одежды, разрезаемой на ленты и скатываемой в клубочки. Работая с вязанием из таких лент, Леонид Тишков сделал в последние годы несколько выставок (инсталляции, видео, объект), обращаясь к образу родовых связей. О каждом фотографируемом предмете художник рассказывает некоторую историю. Вот лист «Окно кухни» и его история:
«На подоконнике – банка земляничного варенья. Мать варила варенье каждый год и всё ждала, когда мы приедем и будем им угощаться. Так и стоят эти банки малинового, клубничного, смородинового, рябинового варенья с маленькими бумажками: 1999, 2001, 2002… Куда все это девать? Шторы на окне моя мать меняла каждый сезон. Летом – зелёные, зимой – жёлтые, чтобы веселее в доме было. И их я изрезал».
В фотографировании разрезаемого платья, сорочек, чулок есть что-то от насилия, в фиксации исчезновения того предметного мира, что создавал человек при жизни и который как его отпечаток, его собственное пространство, как почти часть тела. Фотографии схватывают хрупкость жизни, внимательность близких людей друг к другу, близость, что, становясь явной, смущает. Мне кажется, это то смущение, что переживает каждый человек, когда чувствует границу между собой и другими людьми, даже близкими тебе людьми, особенно такую временную границу смерти, и пытается её преодолеть и как-то удержать связь. Может быть, разбор шкафа с вещами и означает прощание, очень печальное, уже насовсем.
«Платье моей матери» - традиционный по форме альбом, но суть как раз не в формальных изысканиях и играх. Надо, чтобы и смысл и поэзия не затерялись.

Как архив устроены также работы «Полный цикл. Инспекция старинных бумажных обоев» Виктора Гоппе (2007) и «Рыба» Михаила Карасика (2007) и некоторые другие.
Были на выставке и книги иные по характеру, книги-игры, например «Приборы и материалы» Ирины Васильевой, с отпечатками столовых приборов на ткани, её же «Борода учителя» из изрезанного на полосы гофрокартона. «Доски судьбы. Ночь» Родиона Черниевского являются итогом рефлексии на тексты Велимира Хлебникова, продолжением работы художников в рамках посвящённого поэту проекта «ДВА-ТРИ» (2006). По форме «Доски судьбы» похожи на простейшую игрушку из соединённых между собой кубиков: бумажная «доска» с текстом может быть раскрыта так, что появляется еще один, спрятанный в глубине, текст. «Учебник пчеловода» Александра Свирского напоминал о детских книжечках про прелести разных профессий: с краткими текстами, поясняющими схемами и изображениями пчеловода в наивной манере.

А из работ в области мэйл-арта я бы отметила «Мозговую ячейку» Риосуке Коэна и книгу Витторе Барони «Мэйл-арт, деньги и бюрократия». Барони пишет о том, что почтовые отправления – то пространство, где художник встречается с бюрократической властью, разного рода правилами, и деньгами, что требуются для оплаты почтовых услуг. Так что это своего рода и сотрудничество с властью правил и денег. Большинство мейл-артовских работ становится документом контактов, лишь немногие из них пытаются осмыслить практику мэйл-арта.
«Мозговая ячейка» Риосуке Коэна – ряд листов со штампами и автографами художников, вовлеченных в мэйл-арт, - могла бы представлять модель выставки «Аккумуляция 2008». При более или менее определённых правилах коммуникативного процесса в мэйл-артистской деятельности художников неизбежны запутанность и избыточность высказываний и образов при простоте смыслов, если действия незавершенны и сведены к формализованным процедурам. Но, возможно, таково свойство наших отношений с миром: голова забита неупорядоченными, часто забываемыми и повторяющимися вновь и вновь, часто – поверхностными – мнениями. Зато в социальной и культурной жизни такие неопределённость и путаность способны противостоять диктату правил и устоявшихся оценок.

Марина Соколовская