Эвелина Шац
Книга перемен или блошиный рынок Михаила Погарского
Еще Пруст говорил, "важно не что пишет автор, а как".
Сейчас, когда никто больше не верит ни в мастерство, ни в большой стиль, ни тем более в то, что возможно сотворить нечто новое, больше говорят о стратегии художника и, как следствие, его успехе или неуспехе.
Всё не так у Миши Погарского. Ни что ни как, а спасение памяти, сосредоточенности, возврата к прошлому, если хотите, мучает поэта-художника-мыслителя. Искусство памяти вступает сегодня в ту фазу своего развития, где вновь прочитывается история ренессансной герметико-каббалистической традиции, от Мерсилио Фичино и Пико делла Мирандолы до появления Бруно. Это, если говорить о что. А вот что касается как, то прошлое уступает дорогу будущему.
Как и прежде, единственной привилегией художника, занимающегося современным искусством, остается свобода от этого искусства и его истории. Свобода квази невозможная, требующая невероятного напряжения, иначе творителя ждёт каннибальная материя обскура или всепожирающая черная дыра: свобода жестока, если ее основанием оказывается не искусство будущего. О постоянном его конце твердил уже Казимир Малевич. Но его современники открыли мир с конца и всё продолжалось с ещё большей драматичностью ускорения.
Талант - это как выстрел в упор или как горб, сказал кто-то метко.
Погарский в предисловие к своей Энциклопедии, Словарю, Сборнику мини-эссе, выберите сами себе название, вспоминает проект филологической машины, способную дать ответы на абсолютно любые вопросы, философа Раймонда Лулия (1235-1315 гг.).
Подобно Джулио Камилло Дельминио, век XVI, Погарский всем своим многоликим искусством хочет указать нам на необъятность человеческого Я, на непредсказуемость его возможностей.
Джулио Камилло мечтал о здании памяти. Строение должно было воспроизводить план полукруглого театра из 49 ячеек ( 7 в основании, 7 в высоту), где будет свершаться каталогизация всех существующих знаний мира. Нечто вроде Интернета anti literam. Вот она – идея гипертекста, в котором понятие, идея сочетались с изображением или символом. О его Театре говорила вся Европа. Деревянный Театр, населенный различными образами, самим Камилло был представлен в Венеции одному из корреспондентов Эразма. Тайну этого строения назначено было узнать только одному человеку во всем мире — королю Франции. Но божественный Камилло так и не написал той книги, которая донесла бы до потомков его величественные устремления.
В «Книгу» Маларме, в это сверхпоэтическое двадцатитомное произведение должен был вливаться весь мир. А в 20-м веке Хлебников пишет стихотворение «Единая книга», где страницы – моря мира.
Грек Левкиппа говорил: «Ничто не происходит наугад, но все по причине и при необходимости»
Впрочем, подтверждает это и русский древний документ – книга «Стоглав» .И несколько рукописных «Азбуковников» – книг весьма занимательных, где ни азбуки, ни ожидаемых привычных правил.
Не просто учебники, а о «семи свободных художеств». Под коими подразумевались: грамматика, диалектика, риторика, музыка (церковное пение), арифметика и геометрия (всякое землемерие, включавшее в себя и географию и космогонию), наконец, «последней по счету, но первой действом» в перечне наук, называлась астрономия (звездознание). Наверное по ним учился, путешествуя против потока времени, дервиш Хлебников.
А еще в училищах занимались изучением стихотворного искусства, силлогизмов, изучали целебры, знание которых считалось необходимым для виршеслогательства, знакомились с рифмом узнавали стихотворные меры – един и десять родов стиха. Учились сочинять двустишия и сентенции, писать приветствия в стихах и в прозе. И Погарский, нам представляется, подобно Ломоносову, побывал на многомерных уроках с Азбуковником в руках учителя. Может статься так зарождалась одна из уймища идей его «Книги».
Но «где запады – с ними востоки», убеждает нас Хлебников. И там, на востоках, случается всё раньше.
"И-Цзин" - самая почитаемая книга в многозначной философской библиотеке Китая. Ей почти три тысячи лет. Мудрецы и сам Конфуций, жизнь потратили на изучение и трактование кратких афористических формул "Книги Перемен", в которой морями-страницами разливается гипертекстуальные древние знания Китая.
"Невозможно понять необъятное небо. Но можно увидеть звездные ветры, идущие к нам с небес. Нельзя понять законы, по которым ткется ковер мироздания. Но можно научиться видеть узоры сил в орнаменте этого ковра. Чтобы говорить об этом, чтобы обозначить это, в Поднебесной был создан язык узоров, язык перемен»
Этим языком написано «Орфическое описание земли» Михаила Погарского, где орфизм выходит за двойственные пределы добра и зла и перетекает в блистательную среду перемен восточного образца.
Автор выворачивает мысль наизнанку и пытается проникнуть в круговорот иного времени. Время это становится великолепно современным и неожиданно новым. Оно меняется на глазах как хамелеон. Новый век обретает новые формы и втягивает нас в непрерывный процесс перемен. Подобно современным физикам и восточным мистикам, мы заглядываем в зеркало скрытых смыслов и понимаем, что все образы энциклопедии, этого мира перемен, динамично взаимосвязаны. Поэтому не следует удивляться случайности аргументов и фактов.
Но есть ещё нечто восточное в опрокинутой форме словника, в цветном калейдоскопе лемм. Ирония, театральность, чувственность восточного...базара, куда «пришла откуда-то ватага чуть-чуть подвыпивших поэтов. Она перевернула весь словарь и водрузила его с ног на... крылья. И именно тогда слова научились летать. А язык оброс крылатыми фразами…»
Если перевести это на язык запада, то мы с вами попали на...Блошиный рынок.
Не менее легенд и преданий, занимательных историй и сладкохитрой лжи.
Вот некий старьёвщик Давыдофф купил на Блошином рынке выброшенного на помойку Тулуз-Лотрека. Т.е. его картины. Как выброшенные? Кем? Ну, конечно бездарными родственниками. А наш старьёвщик взял и разбогател.
Или вот ваша Эвелина Шац в Антибе на знаменитом рынке Брокантажа, купила за грош прекрасную гуашь Лебедева 22-го года. У букиниста случайно завалялась. Так он потом по всей Европе за ней гонялся, предлагал выкупить в десять раз дороже. Да, Блошиный рынок требует меткости глаза и знаний. Всё не так просто.
Так что же наша Эвелина? Разбогатела? Нет уж. Любуется по-прежнему своей находкой и очень гордиться ею. И рынки не обходит стороной по-прежнему. Поисками ценностей в кучах романтического старого хлама можно заразиться также, как и коллекционированием, например, слов. От этого не разбогатеть. Я это делала лет в четырнадцать. Погарский это делает сегодня, будто продолжая детскую игру. Игра – ещё одна составляющая его творчества.
В «Культура и взрыв» Ю. Лотман пишет «Искусство расширяет пространство непредсказуемого – пространство информации и одновременно создаёт условный мир, экспериментирующий с этим пространством и провозглашающий торжество над ним.». Искусство открывает перед читателем, зрителем путь, у которого нет конца, окно в непредсказуемый и лежащий по ту сторону логики и опыта мир. Такое искусство из мира необходимости способно перенести человека в мир свободы. Для этого художник прибегает к монтажу, который делает с материалом то, что смерть делает с жизнью: придаёт ей смысл. Эта мысль принадлежит Эйзенштейну, Пазолини, Тарковскому. И... Михаилу Погарскому.
2008
|