ра-сказы
nar-rator's s-tory
1 2 3 4 5 6 7 8

Гуманитарный портал ''Артбург''



 

Ви-шну

 

-         Вишь ты, рука над клавишей зависла… И компьютер завис от зависти… И мозги зависли от вестей… Я не помню как звали меня в том рассказе, да и рассказа-то уже не помню…
-        
А я тут подружилась с одним человеком и рассматриваю мир вместе с ним.
-         Снова художник?
-         Ху-дожник…
-         Если бы я был Юнгом, я бы рассказал тебе о притягательности невоплощённых возможностей. Помнишь, был такой человек Гёте? Писал стихи и фаусты. Так вот -  высшим своим достижением он считал разработку теории цвета, которая, кстати сказать, была полной лажей.
-         Это ты к чему?
-         К тому, что пора менять тему, Та. Женщину не украшает обилие мужчин, пускай даже не мужчин, а художников.
-         А мужчину обилие женщин?
-         Тут, брат, дело совсем другое. Мужчина, если он не Ди Каприо или не Дэвид Боуи почти всегда вынужден добиваться, одерживать победы, подтягивать свои внутренние струны до отказа. А женщина подобно Дэвиду Боуи должна всего лишь согласится и ей для этого приходится не натягивать свои струны, но наоборот отпускать…
-         Почему ты перестал натягивать свои струны, Погарский?
-         Мой внутренний Вишну повесился.

 Го род

            Я не предполагал себе зрителя, пока рос. Но оказалось, что я вырос на    
             зрителе. Я очутился зависим, как свободна смерть.
                                   (Екатерина Лыкова)

Всех их мы употребим вчера!
                                   (Милорад Павич)

1. диалог

И года не прошло с рожденья. С рожденья нашей встречи. Как? Почему? Зачем? Ужели просто случайное стеченье обстоятельств? Ужели простая случайность смогла наворотить такое?
-        
Какое?
-         Оно… оно большое и светлое и очень горькое.
-         Как водка?
-         Как неразбавленный спирт. Оно выжгло мою душу дотла. И вот на пепелище прорастает что-то новое..
-         Нежданный ребёнок?
-         Ранёнок…
-         У-у-у. Какие мы лиричные. Всё это лишь романтические сопли, малыш. Наплюй! Стоит ли из-за какой-то случайности ломать свою жизнь?
-         Моя жизнь это ломаная кривая. Взлёты. Падения. Зигзаги. Повороты.
-         У кого же она прямая? Главное держаться своего направления.
-         Да и направление-то пожалуй у меня весьма и весьма туманно. Важно лишь чувствовать пульс. Биение жизни.
-         У-у-у. Похоже ты безнадёжен в своей застарелой романтической простуде. Чу-у-у-вствоать пу-у-у-ульс. Наплюй ты на эти чу-у-увства. Нужно всего лишь не изменять себе.
-         Я только и делаю, что изменяю себе… себя… Я постоянно иду на компромиссы с жизнью. Я пытаюсь лететь, не отрываясь от земли. Я пробую петь, не прекращая делового разговора. Я силюсь писать стихи, говоря о будничных проблемах. Я дерзаю любить, не ревнуя. Я смею постоянно пить и не спиваться. Я учусь выть с улыбкой на устах. Я стремлюсь жить не умирая.
-         Н-да-а. Похоже ты и в самом деле полный мудак.
-         Уж лучше быть полным мудаком, чем неполноценным героем. Знаешь я так устал быть победителем жизни. Я всегда был сильнее, ярче, удачливее своего окружения. Я всегда был первым и всегда на коне. Но в конце-концов я страшно устал от этого. И тогда я стал стремится не к росту, но к разрушению… Правда во мне ещё оставалась та щедрость, которая паче унижения, что паче гордости. Так, уходя из семьи, я сделал всё чтобы выглядеть гадким. Я оставлял детям идеальную незапятнанную мамочку. Я думал, что им легче будет расставаться с папой-придурком, которому на всё и вся наплевать, чем грустить о замечательном, но вынужденном уйти от них папе. Но сейчас я подумал: «А ведь это не годится лишать страданий своих близких.» А ещё через миг я подумал: «А это уже Гордыня, которая паче щедрости, полагать, что из-за тебя кто-то там будет страдать!»
-         Ты что же и передо мной старался выглядеть мудаком из-за своей идиотской щедрости?
-         Из-за Гордыни. Это было такое самоуспокоение, понимаешь? Эдакое самолюбование своей якобы жертвенностью. Непререкаемое преположение ответа. Я даже стихи написал сразу после твоего отъезда. Конечно же в стол (в рабочий стол). Потому что для того чтобы послать их тебе нужно было быть полным негодяем и напрочь перечеркнуть своё благородное мудачество. Хочешь почитаю?
-         Ты что же стал негодяем?
-         Я перестал быть гордецом, но видно трудно сразу дорасти до негодяя.
-         Тогда читай. 

-           Когда постиг, что расставанье грозит не месяцем, но жизнью.
           
Когда познал, что расстоянью лишь увеличится дано.
          
Тогда на образ идеальный свой надевал кривую призму  
          
И беспробудно и повально пил искривления вино. 

Быть мудаком довольно просто. Быть хамом тоже не сложней.
          
И резко муторно и остро я опускал себя на дно.
          
Гордец, я думал будет легче, тебе средь гор и средь морей.
         
Когда ты в наш последний вечер коль вспомнишь - полное говно. 

-         А тебе не кажется, что сейчас ты выходишь на новый виток своей Гор-дыни?
-         Нет. Просто я понял. Что разыгрывать из себя идиота, ничуть не лучше, чем разыгрывать героя. Ты права, нельзя изменять себе. Нельзя изменять себе даже во имя каких бы то там ни было благородных целей. 

2. комментарий 

А он был устал и выжат словно носок,
И пил по утрам густой апельсиновый сок...
А она была молода, свежа и бодра
И шотландское виски любила дубасить с утра. 

Он поднимался с трудом и с тремором  рук
И пытался зарядкой спастись от похмельных мук...
А она вставала легка, весела и светла
И вокруг поднимала весенний шальной бедлам. 

Он тащился на службу за длинной большой деньгой,
Проклиная вчерашний ненужный пустой запой...
А она шла по улицам, к ветру раскрыв глаза,
Удивлялась, дурачилась и металась как егоза... 

Что ж держало их вместе друг с другом все эти дни?
 Удивительно, странно, не верится, но они...
 Долгие годы по жизни идут не спеша
И они неразлучны: человек и его душа... 

Катарсис

Ну а я не верю, что мир так стар!
            Посмотрите – какой он новый.
            Мне плевать на года
            Но не на день,
           Тот, который вымаливать вечность готов,
           Он волшебнее  самых реальных снов
           В этот день вернётся ко мне любовь…
                                                             (Екатерина Лыкова) 

Его звали Катарсис. Он объявился в моём доме каким-то утром. Сидел в уголке и медитировал.

Вечер помнился плохо. Друзья... Друзья друзей. И кто-то ещё. Видимо он был среди последних.

С трудом разлепляя глаза, я смотрелся в его юные черты, как в далёкое прошлое. Пересохшие губы и колючий как шкурка язык спросили:

-          Ты откуда здесь взялся, малыш?
-          Я пришёл по зову твоего творческого бреда.
-          Ты что – глюк?
-          Меня зовут Катарсис.
-          Как будто глюк не может иметь такое имя?
-          Если ты говоришь о моей сущности, то я человек.
-          Тогда причём тут мой творческий бред?
-          Ты что-то такое пишешь, придумываешь, а потом мучительно пытаешься отыскать написанное.
-          И когда же это я про тебя написал?
-          В январе…
-          Не претендуй.
-          Ты сам так сказал, вчера.
-          Вчера за чертой был… У нас там пиво осталось, Катарсис? Ты что грек?
-          Не знаю. А это что важно?
-          Ты про грека или про пиво?
-          Про грека.
-          Ехал грека через реку видит грека в реке рак… Хорошо бы сейчас пива-то с раками.
-          Раков нет, а пиво в холодильнике стоит. Ты его открыл, да так и уснул с открытой бутылкой в руке, а я в холодильник поставил.
-          Хрен бы с ними с раками, будем пить с пересушенным горлом. У тебя есть пересушенное горло?
-          Нет.
-          Плохо. Не то удовольствие.
-          Ты что живёшь ради удовольствия?
-          А ты что ради страдания?
-          Я ищу.
-          Фи, батенька. Как будто одно другому мешает.
-          Я не говорю что мешает, я говорю лишь, что пока не знаю ради чего я живу.
-          Это сложно малыш. Очень просто жить ради кого-то, а вот ради чего-то сложно. Начинает выстраиваться бесконечная цепочка вопрошаний, возникает путаница… Уж лучше найди себе кого-нибудь да ради него и живи… А пиво между прочим вполне. Эх, девчонок бы сюда ещё… И можно в школу не ходить.
-          Не знаю.
-          Чего не знаешь?
-          Зачем девчонок?
-          Присутствие дам да будет тебе известно активизирует сознание, пробуждает остроумие, толкает на необдуманно-красивые поступки и вообще… А у тебя-то была хоть одна девчонка?
-          Нет.
-          Понятно. Вот ты и дуркуешь насчёт всяких там «ради чего». Девчонка тебе нужна. И все вопросы тут же исчезнут. Запомни по буквам –
жить нужно «ради кого», а не "ради чего"!
-          Я хотел бы ради тебя.
-          ЧЕГО??? Ты что голубой что ли?
-          Нет.
-          Тогда не понятно… Такого со мной ещё не было... Может ты всё-таки глюк?
-          Нет.
-          Только не рассказывай мне сказок, что ты, начитавшись моих вещей, проникся, и вот теперь, хочешь воочию, и всё-такое…. Воочию, малыш, всё гораздо грубее и жёстче. Воочию нет никаких там философических блужданий и эстетических откровений, никаких поэтических сумасбродств и лирических выпаданий из обыденности. Воочию – одна лишь пьянка жизни да похмелье творчества.
-          Воочию -  ты гораздо интереснее своих книг.
-          Это, брат, не ново. Но не забывай, что я взят своими книгами за жабры и играю навязанную ими роль. Ты думаешь,  я не устаю от этих опостылевших ярлыков: «победителя жизни», «баловня судьбы», «полусумасшедшего поэта», «безудержного гуляки» и т.п. и т.д.
-          Думаю – устаёшь. Но за этой маской в тебе сокрыта такая нежность, такая чистота…
-          Э-э. Тебе-то откуда знать что там сокрыто? Ты говоришь, как какая-нибудь влюблённая девчушка. Давай лучше ещё пива выпьем.
-          Давай… Но ведь это правда.
-          Правда. Кривда. Что правда? Что под маской, там, я… мол… вот… Головка от буя, понятно! Мы именно те, кем хотим казаться, как сказал некто Воннегут. И если ты начнёшь мне рассказывать, что мол Гитлер это не полоумный тиран, уничтоживший пол Европы, а маленький больной человек, любивший чтобы ему на спинку мочились женщины, то я только рассмеюсь тебе в лицо.
-          А он что любил?
-          Любил-любил. Речь не об этом. Речь о том, что все эти постылые ярлыки, навешанные на меня, и есть я.
-          Но ведь ты можешь их сбросить…
-          В том-то и дело, что нет. В том-то и дело, что они меня как бы вполне устраивают. В том-то и дело, что я только и делаю, что подливаю им масло в огонь.
-          А ради чего или ради кого ты всё это делаешь?
-          Да ради себя – любимого. Ради кого же ещё? Мне, понимаешь ли, нравится быть таким! Конечно, я жил и ради других людей: ради детей,  ради мамы,  но как раз там-то я и был тем самым спрятанным - нежным и чистым… Ты-то чего во мне такое увидел?
-          Не знаю. Ты особенный.
-          Ерунда! Каждый человек особенный.
-          Ну-у,  это так. Но есть же некая среднестатистическая личность, да? Так вот ты от неё очень и очень далёк.
-          Да ну тебё к чёрту! Устроил здесь славословие… Ты-то чем занимаешься?
-          Да так… живу… пишу…
-          Пишешь? Ну, почитай…
-          Ты правда, этого хочешь?
-          Что ты заладил – правда, не правда. Откуда я знаю? Если хорошие стихи то наверно – хочу. А если плохие – то и это не так уж плохо. Читай давай. Не кокетничай. 

-          Случай, наверное спьяну,
Ткнул меня мордой в песок.
Я стихами вылизывал рану,
Рассекающую висок. 

Мне казалось – раскосая вечность
    
Всего лишь глупый щенок…
   
Я погладил её беспечно
   
И накормил тем, чем смог… 

Но она откусила не руку,
     
Душу слизнула, как миг
    
Даруя как сладкую муку,
    
Мне неоконченный крик… 

-          Ничего… С песком не очень понятно, а так - ничего…
-          Ну тут, понимаешь, такая игра: пе-сок – сок песни… такие прозрачные рифмы-песчинки…
-          Эх-ты! Ну, брат, кто ж до этого додумается? Надо проще писать, типа: «Хорошо петь песни спьяну/ И с похмелья хорошо!/ Ты не сыпь мне соль на рану/ Лучше наливай ещё!»
-          Кому надо?
-          Кому-кому. Народу.
-          Что же ты так не пишешь, как народу надо.
-          Скучно… Да и не умею я толком. Ты ж пойми, я в конечном итоге не поэзией и не литературой занимаюсь. Всё это только некая часть одного широкомасштабного проекта. Проекта, который называется: «МИХАИЛ ПОГАРСКИЙ». Понятно?
-          Понятно. Типа жизнь, как произведение искусства.
-          Ну и это конечно тоже, но, скорее наоборот, произведение искусства – как жизнь. Ну я вот сначала написал про тебя, а потом ты и появился.
-          Не совсем…
-          Что не совсем?
-          Ну я не совсем тот, про кого ты написал.
-          Ну разумеется.
-          И даже скорее совсем не тот, или не та…
-          ЧТО??? Что значит не ТА???
-          То и значит!
-          Погоди, погоди – ты что женщина?
-          Ну, в общем-то, да…
-          Ничего себе, попили пивка! Постой, а почему же тогда Катарсис?
-          Ну вообще-то. Вообще-то я Катерина, а Катарсис… Катарсис это просто греческий перевод. 

Ла вина

 «Лай-лалу-ла-лу-лам, лайлу-ла-лу-лам лам-лам-лам-лам… Лай-ла-лу-лам, налей вина…» – пел. Точно бы с гор спустился. Съехал лавиной. Да и сам-то ты, блин, - лавина.  

Хочешь расскажу с чего всё началось? 

Очень просто. Пошли поиграть на бильярде…

Нужно написать билль о правах ядра. Право на рождение и право на смерть. Бесправие на жизнь. Кого волнует твоя жизнь. Смерть почему-то волнует, а жи-изнь… 

Ну давай же, давай не тяни –
Бей скорее наотмашь…
Или лучше верни
Те слова, что тебе подарил в воскресенье… 

Хочешь камни услышать? Возьми
Моё сердце наощупь,
В нём колышется голос дождя,
Что стекает со скальных пород…
 

Слёзы гор – это лава, сынок! 

Ты лавиной вошла в мою жизнь
Только пепел остался… 

Я лениво курю сигарету,
Выдыхая жестокий урок… 

Но скажи: для кого в этот час улыбается небо? 

Пе сок

                      Его тень вела себя как и тени всех остальных, но с запозданием.
                  
                                                                       (Милорад Павич)

                         Дорога склеена из света и тени. Луна подрагивает в тусклых
                        
зрачках. Скрипом ботинок думаю. Не отзываюсь.
                                                    
                                   (Екатерина Лыкаова)

 
Петитом набрал самим мобой придуманную молитву: «Дай Господи силы мне – не захлебнуться этой сумасшедшей жизнью!». Сил не прибавилось. С трудом добрался до холодильника. Открыл. Достал склянку со странной смесью акоголя, пить которую до этого дня не решался. Выпил зажмурившись. Пахнуло лимоном. «Не так уж и страшно.» – подумал. «Хорошо бы портвейна.» – взмечтнул. «Идти лень.» – ответствовал. Подошёл к компьютеру и отдался на волю строк. Строки несли: 

                Я буду Вами неизъеден
                Мне нужно в общем ничего…
                Припасть к подножью Вашей тени
                И отхлебнуть вино веков…
                Какие, впрочем наставленья?
                Какие глупости, мой бог?
                Моих стихов, стихов творенья,
                В экран просыпался песок…
 

Почти онегиская строфа.  Отключился.

Загадал: «Если через пять минут не будет звонка, то… Что то? То… То его не будет вообще. А если и будет, то это будет совсем другой звонок.» И, испугавшись, тут же отключил телефон. 

Отключённый телефон в ту же секунду оглушительно зазвонил… 

Про вал

                        Утром её разбудило солнце. Дамаскин так развернул комнату,
                         чтобы солнце будило Атилию по утрам.
                                                            
                                   (Милорад Павич)

 Всё равно куда смотреть, только когда закрываешь глаза, тогда дугой цвет – чёрный.
                                   (Екатерина Лыкова)
Солнце свалилось горячим лучом своим на мою бедную голову… «О, Господи для чего же так ярко светить?!» – возмутился. «А сам-то, каков?» – возразил. Всё. Всё. Каюсь. Никогда. Никогда и нигде не буду светить. Уж лучше мешком гвоздей откуплюсь. Уж лучше одним из серой массы этих безобидных облаков. Уж лучше тихой незаметной мышкой. Только уберите, уберите этот яркий свет. Человек с утра беззащитен и нежен, и нечего палить перед ним фейерверки. Необходимо снизить освещённость! Ваших люксов слишком много. Я согласен на полулюкс.

Попробовал встать – свалился. И всё валилось их рук. «Может быть это – похмелье?» – подумал. Так ведь никогда же не было! «Старею или спиваюсь?» – вот в чём вопрос.

Вывалил своё тело на свежий воздух балкона и закурил. Курить было противно, но, мучаясь,  затягивался. «Когда тебе плохо – сделай себе ещё хуже, чтобы потом, стало хотя и хуже, но всё-таки лучше…» – запутался.

 Э-эх, провалиться бы в тар-тара-ры…
 

Про пасть

 Мысли клубились над землёй. Смыслы собирались в густые тучи. Сознание набухало от перенасыщенности…

 И вот что-то ухнуло. Прокатились громовые раскаты. И пролилось лёгким, куда-то спешащим текстом. 

На греческом билетике из камеры хранения написано «метафора», и я не понимаю контекста.

Так и здесь – второе дно отсутствует. Сразу за первым – пропасть.

 Ничего. Нам в пропасти не пропасть.

 Что пасти раскрыли, аки псы над куском мяса? Пасти вас некому! Пастырь загулял…

 Пастеризованные книги. Срок годности 10 лет. Хранить в сухом и прохладном месте, вдали от горячих прочтений.

 Не ходи пастушка косогором –
Стопчешь башмаки. 

Трава кругом.  

Кружится голова…

Ра сказ

                                  Люди стареют как сыр, но сыр великий господин, а мы нет.
                                                                                                            (Милорад Павич)

                            У тебя в твоих рассказах НЕ СКАЗАТЬ была «О’на»,  
                          
 а теперь будет «Та»,
                           
а может быть я просто пьяна…
                     
                                                             (Екатерина Лыкова) 

В то время он тратил каждый день больше чем зарабатывал. Видимо деньги обладали странной способностью размножаться в его карманах… Но он не знал этого, потому что никогда не считал... 

И наступило утро. Хотя он проснулся поздно, и выходя из подъезда сильно стукнулся своей тенью о бампер новенького БМВ. Но голова не почувствовала боли, и тогда боль соскользнула к правой коленке. «Не задался день, - подумалось, - криво пойдёт.» 

И он пошёл завтракать в ближайшее кафе. Салатом и водкой. 

Молоденькая официантка, с глазами раненой птицы, обслуживала. Попросил посолить из её рук. Бросила три крупики.

 «Число.» - подумал он. 

«А Вы пошли бы со мной на край света?» - спросил. 

Стала развязывать фартук… 

«Нам придётся идти целый день, - сказал, - ибо сегодня свет закрывается в восемь. Вы не устанете?» 

Посмотрелась в круглое зеркальце и поправила локон… 

Воробьи на краю стола грызли хлебные крошки.

 «Вот ведь бедные беззубые птахи, - отвлёкся, - камни жрут чтобы хлеб в животе размолоть… А мы…» 

«Я готова.» - ответила. 

«Э-э, послушай чтобы идти на край света не обязательно двигаться. Достаточно просто ждать. Я же позвал тебя в путешествие по времени, но отнюдь не  предполагал перемещаться в пространстве…»

 «Я готова.» – опять подтвердила.

 «Ладно. Садись. Водки сто грамм для начала.»

 Она же и принесла. С ней же и выпил. Осень зёрнышками с липы на стол опадала. Зёрнышки прорастали в их душах. Старый облезлый пёс, вильнул добродушно хвостом. Сосискою был угощён, но в спутники не годился.

 «Может быть поставить Вертинского?» – предложил.

 Теперь и Вертинский вертелся звуком нежным у ног оседая.

 «Ого, - подумалось, - тут недолго и до любви… А сегодня ещё, блин, ра-аботать… Не иначе сорвётся…»

 «Клоун…» – пропел Вертинский.
«Клонюсь к тому.» – мысленно возразил.

 Тата, так звали официантку,  раненым взглядом своим к груди склонилась.

 Улыбнулся…

 «Коньяк и кофе.» – шепнул.

 Появилось.

 «Как неожиданна у нас душа!» – вспомнил, перевирая Бальмонта.

 «Потанцуем?» – послышалось вдруг, и болью по сердцу черкнуло. Вспомнилось другое танцеванье. Без тебя. То есть пожалуй и вне тебя…

 Солнце светило.

 Они танцевали, расталкивая липовые листья, опираясь плечами об осень. Жизнь уводила на свежий вираж. Но он уже так устал от новой любви, что усталостью своей привораживал. Чувствовал себя Чайд-Гарольдом. Официантки ложатся у ног

 «Унцию виски, пожалуй.» – протянул рассеянно.

 «Хочешь увидеть своего будущего сына?» – неожиданно спросила за виски.

 «Кого?» – вопросил в ответ огорошенно.

 Круглое зеркальце протянула…

 От- шатнулся…

 

 

 



   
 
      На ''Яндекс'' Яндекс цитирования Рейтинг@Mail.ru Каталог "ПИНГВИН" - чуткий и душевный каталог!

© М. Погарский, 2003© "Северная звезда", 2003    © "CONTROL+A", 2003Programed by Foreman Electronics, 2003

.