7. Необходимость Свидетельства

Некоторое время спустя (может быть, день, а может быть, неделю или две) Минька и Лёнька отправились в паспортный метафорический стол, чтобы выправить себе паспорта.

Вот краткие выдержки из этой нелепой истории:

***

- Мне бы, тётенька, паспорт выправить нужно.

- Тётенька!!! Какая я тебе тётенька!!!

- Ну, ведь не дяденька же? У меня и фотографии есть.

***

 - Где же ты раньше-то был, а?

- Я-то? Я канаву копал.

***

- Одних фотографий, причём таких мятых, недостаточно.

- У меня тё.. то есть дя…, то есть это, у меня других нету, а что ещё-то?

- Свидетельство о рождении нужно!

- О чём?

- О рождении!

- Кого?

- Ты что, издеваешься, да? Коня в кожаном пальто!

- Какого коня?

- Пошёл вон отсюда! Нахал! Я тебе покажу, какого коня!

***

- Ну что, дали паспорт?

- Не-а, а тебе? У меня про какого-то коня спрашивали.

- Мне тоже нет. Им свидетельство нужно…

- Коня?

- Почему коня? Свидетельство о рождении.

- Кого?

- Меня.

- Что тебя?

- Ну, чтобы кто-нибудь засвидетельствовал, что я родился.

- А что не видно? Вон он ты – стоишь, разговариваешь. Раз разговариваешь, значит мыслишь, раз мыслишь – значит существуешь! Это ещё Декарт говорил. Раз существуешь, значит родился!

- Не факт.

- Что не факт?

- Ну, магнитофон тоже разговаривает, но это не значит, что он мыслит! А я вот тут по телевизору видел, что японцы сделали робота, ну совсем как человека, он и на ощупь такой же, и запах имеет человеческий, и разговаривает и всё такое. Понятно? А дальше – больше: развитие работ по искусственному интеллекту, генной инженерии, клонированию и проч., приведёт в конце концов к созданию практически неотличимых от настоящих, но искусственных существ, помнишь, как в «Солярисе» океан создавал давно погибших людей, вытаскивая их образы из памяти героев. Вот так и мы. Может быть, мы просто иллюзии?

- Ну, мы же не иллюзии!

- Это ты знаешь, а им как знать? Вот если бы к тебе пришёл незнакомый искусственный человек, как бы ты его проверил на изначальную настоящесть?

- Ну, чем-то же он, наверное, отличается? Эти вон в «Солярисе» из нейтрино были сделаны, и на них все раны зарастали моментально.

- Но ты же понимаешь, что теоретически нет никаких запретов на создание белкового Голема, и как тогда?

- Ну, если он вообще ничем неотличим, то и не нужно никаких проверок, пусть себе живёт на равных, имеет свой персональный паспорт и ездит по нему в Маскву.

- Понимаешь, он неотличим в настоящем, а вот предыстория у него другая. И поэтому он может быть и непредсказуем в будущем. Перемкнёт у него по каким-то причинам его искусственный интеллект, он и шарахнет по Маскве ядерной бомбой.

- Да это и не искусственный интеллект перемкнуть может…

- А к тому же у него, быть может, и души-то нет?

- Ты знаешь, я где-то читал, что душа и у людей-то не у всех есть. Типа у некоторых она уже родилась, у кого-то лишь в зачаточном состоянии, а у кого-то и в проекте-то нет.

- А другие философы уверяют, что душа есть не только у людей, но и у зверей также.

- Да ну её… Тут уж нам точно не разобраться! Душа это некая вещь в себе, категория странной размытости и загадочности. Ты лучше скажи, что же нам со свидетельствами делать?

- Нужно, чтобы кто-то авторитетный и уж точно не иллюзорный засвидетельствовал, что мы существуем, понятно?

- Где же нам его взять?

- То-то и оно. Может, Коляну поверят? У Коляна же и паспорт есть! Значит, его уже кто-то засвидетельствовал, как реальность, значит, и он уже может свидетельствовать!

***

- Дураки вы оба картонные и окончательные. Там всё гораздо проще. Там им бумажка нужна, ну корочки такие, где прописано, что ты Минька Горький родился тогда-то и там-то. У бабушки спроси, у неё где-нибудь есть, наверное.

- Что же бумажке больше веры, чем реальному человеку?

- Конечно, больше, человек и обмануть может, а бумага она вещь бескорыстная, и в обмане не заинтересованная.

- Так ведь бумага, это уже вторая производная, её же тоже человек делал, а он мог быть в чём-то заинтересован, а уж подделать бумагу, по-моему, гораздо проще, чем подделать человека.

- Наплюй. Считай это установившимся законом природы.

- Глупый какой-то закон.

- Закон не может быть глупым, он вещь, так сказать, безмозглая.

- Ну, тогда глупый тот, кто такие законы создаёт…

***

- А может, ну его на фиг, этот паспорт! Жили же как-то без него. Канаву вот копали...

- А как же Масква? В Маскве тебя без паспорта каждый милицанер будет дубинкой бить и деньги отбирать.

- И Маскву эту - на фиг.

8. Поиски свидетельств

Поиски свидетельств оказались долгой и весьма непростой задачей. Ведь для этого бабушки должны были перерыть все комоды, постоянно натыкаясь на старые письма, открытки, фотографии, при этом вспоминая, причитая, рассказывая:

***

«Вот это, Лёнька, твоя мама и её брат – твой дядя. Озорной он был у меня, шалу-ун. Пошли мы как-то с ними в магазин зимой, а мороз-то, мороз-то был, наверное, градусов 30! Подошли мы. Я их у входа оставила санки сторожить, а сама-то в магазин зашла. Вот Колька возьми и скажи твоей маме, ей тогда, наверное, лет восемь было: ”А что, Ирка, слабо тебе железную скобу лизнуть?”. Она, знамо дело, не слабо. Выхожу я, батюшки светы! Стоит твоя мамка с высунутым языком, к скобе, бедолага, примёрзла».

***

«А это, Минька, твой двоюродный дедушка, брат мой Михаил, в честь него-то тебя и назвали. Ох, и умный пострелец был, ох и умный, семь годоков-то ему от роду было, а он у нас радио в деревне провёл!!! Тогда-то радио оно знаешь, какое было? Ну, сковорода такая на столбе, ага. А в войну-то он лётчиком был, ага. Его немцы-то на самолёте подбили. Читал про лётчика Маресьева «Повесть о настоящем человеке», как он по лесу полз, шишками питался и все ноги себе поотморозил? Вот и дядя твой почти так же, ноги, правда, не отморозил и шишки не ел. У него пистолет был, а в лесах тогда дичи было, это не то, что теперь, ага. Ну да, всё так, как у Маресьева, только, когда он выбрался, ему, конечно, никакого героя не дали, а наоборот, посадили в тюрьму. А как же? Был на оккупированной врагом территории! А стало быть, мог быть завербован фашистской разведкой!»

***

-А это, Лёнька, твой троюродный брат. Виталька. Хороший был парень! Музыкант. У него слух был абсолютный. Да вот только спился он, бедняга. У них же, у музыкантов, как отыграют, потом банкет-фуршет, отметить бы не мешало, так и затянуло его проклятущее болото-то. Однажды попал он в хороший ансамбль, и деньги там приличные были, и начальник у них был ого-го, строгий. Сам ни-ни, зашился, и другим не дозволял баловаться. Другие-то вроде и ничего, притереплись, а Виталька никак, у него уже организм без заразы этой не мог. Так он в ту пору будильник на шесть утра ставил, чтобы выпить, ага, проснётся он по будильнику, достанет бутылку, выпьеть стакан, а то и два, сигаретку выкурит, в окошко посмотрит, да и ложиться досыпать, а как же? В два часа у них репетиция, надо быть в форме, вечером концерт, опять же нельзя пьяным-то. А после концерта уже и сил-то нет, ну на ночь-то он, конечно, тоже стаканчик и опять будильник на шесть, чтобы не проспать утреннюю выпивку-то. Вот оно как, Лёнька. А под конец-то совсем уж пропащим стал, пособие какое-то получал, да и пропивал его тут же. Я его кормила. Вот он мне как-то и говорит: “Баба Шур, ты меня лучше не корми сегодня, а дай мне сто рублей, мне выпить во-от так нужно, а не дашь, так я пойду, украду у кого-нибудь”. Так что ты, Лёнька, смотри у меня, не смей к ентой заразе и близко подходить, она, сволочь, хи-итрая, затянет в омут и не заметишь, как…

- Да, я, баушка, понимаю, не маленький, чай…

***

- А это, Лёнька, твой отец. Вот уж кто настоящий-то был человек! Никаких электроприборов, кроме света, не признавал. Всю жизнь брился опасной, острее острого бритвой! Принимал ледяной душ и потом молол себе кофе на ручной меленке. Выпивал чашку крепчайшего кофе, запивал стаканом белого вина (вот и весь его завтрак) и садился работать, кроме белого вина, он ничего не пил и того в меру, 3-4 стакана в день. Так-то, как он - это можно, только так как он - не все могут. Он у тебя, Лёнька, поэт был! Настоящий! Не тебе шалопуту чета! Вот как-то пришли к нам в гости пионеры, тебя-то тогда ещё и на свете-то не было, и спрашивают: «Андрей Васильевич, скажите, а как Вы стихи пишите?». А он и говорит: «Да я ребята не знаю, я их чаще не пишу, а просто записываю, вот вдруг в голове, словно облако какое промелькнуло, я его отжимаю и вытряхиваю слова, как капли на бумагу, а потом и сам на эти слова начинаю равняться. Так что выходит, не я их пишу, а наоборот, они всей моей жизнью верховодят…».

- А я что же, ба, тоже его стихотворенье?

- Конечно, только не успел он тебя дописать. Один заголовок придумал да, быть может, ещё первую строку. Так что придётся тебе, Лёнька, самому это стихотворенье дописывать.

***

- А вот это, Минька, твоя мама. Она вечно вся в краске была. Когда картины писала, то ни о чём не думала, поесть забывала, чаю выпить. Твой отец как-то в шутку попросил дать ему уроки живописи, а мама твоя всерьёз восприняла и стала его учить, вот день они учатся, другой. А потом мама твоя и говорит: «Нет, Саша, не выйдет из тебя живописца, ты краски боишься, ты всё время боишься испачкать руки».

***

- А вот это, Лёнька, мы с твоими мамой и папой в Маскве на Красной площади.

- В Маскве?!!!

 - Да, в Маскве. Они здесь только что поженились и ходили в мавзолей без очереди.

- В какой мавзолей?

- Ну, в Маскве. Есть мавзолей. Там лежит Ленин, ну вернее, не он сам, а его мумия. И раньше на эту мумию все хотели посмотреть, приезжали туда с первым метро и занимали очередь в шесть утра, чтобы успеть на мумию хоть одним глазом взглянуть, потому что пускали смотреть только с девяти и до часу дня, а потом ни-ни. Вот на мумию Аменхотепа в музее Пушкина можно было смотреть хоть круглые сутки, и никаких очередей к ней не было, а с мумией Ленина всё гораздо сложнее было. Так вот, молодожёнов пускали к мумии без очереди, и твоей маме очень уж хотелось на неё посмотреть. Отец-то твой говорил, ну что за глупости, начинать семейную жизнь с созерцания трупа? А мама сказала, что наша жизнь лишь подготовка к смерти, и нужно помнить об этом и не бояться жить и умирать. Тогда твой папа и согласился. Вот здесь-то мы и стоим, как раз только что из мавзолея.

- Ба, а какая она, Масква?

- Да, ну Лёнька, ничего там хорошего нет. Шум, гам, толчея и дороги солёные.

- Как солёные? Почему?

- Да ну их, с жиру бесятся. Лёд солью посыпают, чтобы не скользко было и чтобы люди чаще ботинки меняли.

- Почему чаще?

- Так, ить, ботинки-то от соли сгорают!

- А что же у них там песка, что ли, нету?

- Не знаю, Лёнька, нету, наверное, а может, это происки обувной фабрики.

9. В ожидании паспорта

         Наконец свидетельства о рождении были найдены. И как-то вдруг оказалось, что Минька уже не совсем Минька, а уже отчасти Михаил Александрович, а Лёнька - тот и вовсе Леонид Андреевич. И дело, как говорится, сдвинулось с мёртвой точки. И всё-таки оказалось оно весьма волокитным и хлопотным, ведь сначала нужно было отпроситься с работы (благо бескорыстный Колян безропотно отпускал своих друзей и мужественно в одиночестве сторожил канаву и лопаты), потом выстоять очередь в паспортном столе, выяснить, что нужно заплатить пошлину в сберкассе, собрать деньги на эту пошлину, выстоять очередь, заполнить бланк, три раза ошибаться и переписывать, вернуться в стол, выяснить, что нужна справка из ЖЭКа, неделю ходить в ЖЭК, пытаясь застать нужного человека, опять очередь в паспортном столе, и, наконец-то, всё сдано и нужно просто ждать всего лишь месяц, когда же паспорт всё-таки изготовят.

         В ожидании паспорта Лёнька пил только белое вино и не более четырёх стаканов. Колян утверждал, что водка тоже белая, на что Минька возражал, какая же она белая, если она прозрачная? А Колян говорил, что и его белое скорее жёлтое и по цвету напоминает мочу… И, конечно же, в период ожидания много было разных дискуссий и споров, но не все удалось воссоздать, поэтому я приведу лишь некоторые диалоги из того периода.

***

- Вот я читал у одного дядьки, его звали Бааль Суллам, что все мы якобы стремимся эксплуатировать других людей ради своей личной выгоды, кто-то ради богатства, кто-то ради власти, кто-то ради почестей и славы, и, мол, если так будет продолжаться, то мир рухнет и мы пожрём друг друга, подобно тому, как раковые клетки пожирают другие ради своей выгоды, ну а потом и гибнут вместе со всем организмом. И он говорит, что нужно радоваться, когда другому хорошо, и помогать ему сделать хорошо. И я вот всё думал: радуюсь я или нет, когда например, тебе или Лёньке хорошо и как мне помочь, чтобы вам стало хорошо?

- Ты, Колян, нам здорово помог, вот паспорта, получим и тогда уж точно в Маскву двинем.

- Так-то оно, так. Да вот только бескорыстно ли я помогал? Ведь мне-то, как и вам, в Маскву охота, только без вас-то мне боязно. Вот я и радуюсь за вас, но при этом радость-то моя небескорыстна!

- Твой Бааль Суллам - человек мудрый, я его тоже читал. И он, кстати, нигде не говорит о бескорыстной радости! Он говорит как раз о том, что нужно постичь простую истину, помогая другим, ты тем самым помогаешь себе. Нужно осознать, что все мы части единого организма и все связаны в некоем едином духовно-энергетическом поле.

- Ну, я не знаю? Мне иногда бывает обидно, если Коляныч при разливе меня обделит.

- Вот ты и изживи в себе обиду эту, дурилка стеклянная. Ты пойми, он ведь не со зла это и не из жадности, просто рука у него дрогнула, а дрогнула она, возможно, из-за определённых колебаний в этом едином поле…

- Дрогнула, блин. Лучше бы она в другую сторону дрогнула.

- Да, ты пойми, Минька, им поле руководило. И может быть, именно ты (твоя душа) пустила невидимый посыл к переделу портвейна именно в эту сторону, пытаясь добиться когерентности двух или трёх сознаний.

- Ну, я не знаю, может ты и прав? Я вот иногда думаю, а чего тебе, Минька Горький, хочется? Чего ты ждёшь от этой жизни? Мне, конечно, богатства хочется, но не так, чтобы ради него на большую дорогу идти. Власти? Да, пожалуй, что нет. Почестей? Ну, конечно, приятно, если кто-то из вас мою картину похвалит, но это так, тщета всё. Мне свободы хочется, хочется как-то к сердцу мира пробраться или, например, в Маскву…

- Про сердце мира понятно. Это, по Бааль Суламу, высшее из желаний – желание знания. А вот насчёт Масквы у меня появились определённые сомнения. Там, говорят, мумии на каждом шагу и дороги солёные.

- Как мумии? Почему солёные? – хором воскликнули Минька и Колян.

- А вот так! Во-первых, там есть мумия фараона Аменхотепа, а во-вторых, в самом центре Масквы стоит специальный мавзолей, в котором лежит мумия вождя мирового пролетариата товарища Ленина. Мумия эта всех околдовала, и люди часами стоят в очередях, чтобы ей поклониться, и только новобрачных пускают к ней без очереди…

- Ерунда. Это было давным-давно, ещё в прошлом веке. Тогда да. А сейчас, я читал, что её чары сильно ослабли и что её, вообще собираются вытащить и похоронить по-нашему – по-христиански.

- А ты знаешь, что мумии иногда возвращаются?

- Это ты Лёнька глупых фильмов насмотрелся, нельзя всему верить, что в кино показывают.

- Но ведь и нельзя что-то выдумать, чего быть не может? При определённом стечении обстоятельств и под воздействием изначального замысла вселенная может прогибаться и видоизменяться под этот замысел.

***

- Меня другое волнует. Вот если, к примеру, научишься радоваться за каждого другого, тогда ведь придётся и страдать за него же! А поскольку сострадание другому более привычно человеку, чем радование за него, то это самое сострадание раздуется до безумных размеров, и получится у нас полный мир безмерно страдающего человечества!

- Страдание и есть жизнь, как же без страдания-то? Это ещё Фёдор Михайлович утверждал!

- Достал ты со своим Фёдором Михалычем, Минька. Мир создан для радости, ясно! Нужно просто научиться видеть её в облаках, пролетающих мимо, в луче солнца, пробившемся сквозь тучи, в пении птиц, в дожде и ветре…

- Да это-то оно понятно. Явлениям природы радоваться легко и просто, а как мне радоваться, например, за того масквича, которому пиво прямо из Интернета в холодильник поступает?

- Почему же тебе бы и не порадоваться столь удивительному явлению?

- Как почему?!! Ты что совсем тупой, что ли. Если у него будет столько пива, то он сопьётся на фиг! И будет потом водку пить по будильнику и у бабушки последние сто рублей на водку клянчить.

- Это ты так скоро скажешь, что и мы скоро сопьёмся!

- Вы не знаю, а я теперь буду только белое вино пить и только четыре стакана в день. Так все настоящие поэты делали, кроме Шиллера, потому как у него много денег было, и он пил исключительно шампанское. Поставит ноги в тазик со льдом, вдует бутылку шампанского и давай строчить свои бессмертные поэмы.

- А ноги-то в лёд зачем?

- А это, Минька, чтобы кровь к голове приливала.

- А хорошо бы сейчас шампанского выпить, поставить ноги в тазик со льдом и стихи писать!

- А что и очень даже просто…

***

Далее нужно представить себе такую сюрреалистическую картину: за грубым дощатым столом, в старом потёртом ватнике сидит взъерошенный Лёнька. Перед ним бутылка шампанского и лист бумаги. Босые ноги опущены в убитый жестяной тазик, куда набросан небольшой сугробчик грязноватого снега. Лёнька наливает себе шампанского в алюминиевую кружку, неспешно выпивает и начинает выводить на листе бумаги какие-то каракульки. Если бы мы могли из плоскости листа выскользнуть в видео-пространство, то наехавшая камера смогла бы высветить следующее:

Когда строка приходит невпопад,

Когда слова сливаются с ветрами.

И рифмы нарушает снегопад,

И белый снег сугробится стихами,

И ты живёшь. И можешь вновь писать.

Низать слова на острия снежинок.

И сможешь сделать, срезать, передать

Внезапной вечности её мгновенный снимок.

Дальше