Карьера коменданта общежития

Должность эта называлась очень серьёзно - комендант. Суть же её была проста, как пареная репа. Сидишь всю ночь на телефоне и при помощи системы звоночков вызываешь к аппарату студентов из разных комнат. Ну и якобы наблюдаешь за ночным порядком. К тебе конечно друзья приходят с целью скрашиванья досуга, иногда и с бутылочкой, иногда и ни с одной. Вот такой-то друг и погубил всю мою комендантскую карьеру. Надрались мы тогда с ним до полнейшего дребезана и стали песни про Стеньку Разина орать.  На звуки этой дивной лиры прибежала дежурившая по общаге старушенция и принялась нас совестить. На что Бугай (друг мой стало быть) я вежливо сказал: "Заткнись, молекула старая." Старушенция конечно, заткнулась, но наутро накапала на меня начальнице общежития. "Вы, конечно, понимаете, Миша, - сказала, мне эта добрая женщина,- что в деканат я про ваши безобразия сообщать не буду, но уволиться вам всё-таки придётся. Пишите заявление по собственному."

Вот так и не вышло из меня приличного коменданта.

 Карьера поэта-песенника

В студенческие годы  я был признным факультетским песенником. Я писал незамысловатые стишки,  воспевая в основном алкоголь, а мой друг Саша Дудоров (ныне гражданин ридной Канадчины) подбирал к ним музыку.  Стихи были примерно такие:

 Пока течёт в моих жилах кровь
Я буду пить вино!
Вот если оно заменит кровь
Тогда отойду на дно. 

Все люди умрут и я умру
Бессмертных на свете нет…
А в жилах у всех текла алая кровь,
А у меня её нет! 

И люди сгниют ведь кровь гниёт
Микробы её едят!
Но лишь прикоснётся ко мне микроб,
Умрёт - ведь спирт это яд!

 Классно, да? Ну чем не прообраз знаменитой шутки: "Гражданин в вашем спирте крови не обнаружено!".

 Карьера грузчика

Кто по-студенчеству не подрабатывал грузчиком?! Вопрос скорее риторический. Разве, что полное убожество и никчемность. Все наши настоящие мужчины регулярно ходили на разгрузку вагонов или что-нибудь в этом роде. Любимым местом у нас почему-то был мясокомбинат. Мы выволакивали из вагонов-холодильников мороженные туши и грузили их на подъезжающие кары. А эти блаженные минуты перекуров! Когда свежее мясо порезанное тонкими ломтями поджаривалось на проходящих здесь паротрубах! Да под бутылочку захваченного пивка! Поверьте мне, отнюдь не баунти, а ночное мясо с  паротруб вот оно настоящее райское наслаждение! За ночь на мясокомбинате мы зарабатывали до 25 рублей на нос, по тем временам совсем не маленькие деньги.

Ещё одним из популярных мест разгрузки. Был рыбный холодильник. Представьте себе вагон, заставленный юочками в два ряда, каждая из которых весила 140 кило! Эту бочку нужно было повалить на бок подкатить к двери и закатить на захваты погрузчика. Иногда бочки ложились неровно и бывало, что они срывались на землю. При этом из бочки вылетало дно и селёдочка пряного посола растекалась по грязной земле. После этого она вместе с грязью водружалась на место лопатой. Дно забивалось, и бочка продолжала свой долгий путь к прилавкам магазинов. Так что милые хозяйки не забывайте мыть развесную селёдку. (Хотя сейчас правда наметилось медицинское движение, под лозунгом "Назад к грязи" Поскольку повсеместная забота о стерильности пищи привела к существенному снижению природного иммунитета. Но это я так к слову)

После работы мы считали своим долгом захватить домой несколько копчёных рыбёшек, хотя обнаружение этого дела на проходной грозило лишения сменного жалованья. Но это всё равно никого не останавливало. Однажды я набил самой разнообразной рыбой целый картонный ящик, и получив расчёт, водрузил себе этот ящик на плечо и двинул к проходной. "Что это у тебя  там такое?" - тут же вскинулся охранник. "Не видишь - рыба! Мы купили! Вот накладная. И протягиваю ему бумажку оторванную с какой-то коробки, и заполненную мной со всей возможной небрежностью. "Странная какая-то накладная." - "Какую дали".

Потом мы дня три питались исключительно рыбой и пивом.

  Карьера строителя

В строительстве я перепробовал почти все специальности: каменщик, плотник, бетонщик, штукатур, плиточник, монтажник, кровельщик, асфальтоукладчик и т.п. Я с уверенностью брался за любую работу и через день другой приобреталнеобходимые навыки.  Если спрашивали: "Могу ли я, - например, - вести круглую кладку?" То ответ мог быть только один - конечно. И вот выдумывая заново велосипед, а точнее строительный циркуль из доски, насаженной на ось, я выкладывал идеально круглую трубу, идущую кверху на конус…

А началось всё с первого курса. Первокурснику попасть в хороший стройотряд было тогда не так-то просто. Моим безусловным плюсом было то, что я мог поехать раньше других, так называемым квартирьером, чтобы подготовить для отряда жильё и объект работ. (Возможность эту я получил, благодаря досрочной сдаче экзамена по Истории КПСС, что уже описано мной в рассказах о студенте Федуле). Так вот приезжаю я куда-то самую тьмутаракань Смоленской области деревню Аполье, рекомендуюсь квартирьером такого-то отряда, получаю жильё и жду других более опытных товарищей. Ожидание моё неожиданно затягивается. Я коротаю его шатанием по окрестным лесам и чтением книг, взятых в местной библиотеке. Всё бы ничего, но деньги взятые на дорогу начинают медленно таять и свожу свой дневной рацион к батону хлеба и двухстам граммам колбасного сыра. Потом начинаю оказывать мелкие услуги деревнским старушкам, по распилке дров и т.п., дабы хоть как-то и где-то прилично перекусить. Через шесть дней я понимаю, что видимо что-то перепутал с названием деревни и решаю возвращаться назад в Москву при помощи автостопа. И вот вышагивая по просёлочной дороге в сторону Смоленска я встречаю нашего командира Юру Каринского и любимого впоследствии доктора - Леночки Богач, которые наконец-то изволили прибыть. С этого момента и началась моя строительная школа.

Жизнь в стройотрядах была удивительна. Мы работали по 13-14 часов в сутки и ещё успевали погулять по ночам с местными девушками. Причём темп работы был сумасшедший с носилками мы не ходили а бегали, накладывали раствор и клали кирпичи тоже не соскоростью пешехода, но бегуна. Причём опытные стройотрядовцы постоянно учили нас не только строительному мастерству, но  и способам допустимой халтуры. По субботам была баня, пиво и пол дня отдыха. Но уже к третьему курсу я был мастером и вёл более размеренный образ жизни. Моя задача была руководить, подсказывать, контролировать, объяснять, а не вкалывать самому. А на следующийгод я уже предпочтал ехать на шабашку в узкой компании специалистов, с неспешным но более толковым стилем работы.

Брался я, как уже говорил, за всё. И когда однажды осенью дагестанец Магомед  предложил мне поднять дом и поменять в нём нижние венцы для одной старушки в Подмосковье, я тут же заверил, что лучшего специалиста по замене нижних венцов ему вряд ли где-нибудь удастся найти. Работа была чертовски интересная: нужно было поднять дом припомощи автомобильных домкратов, подвесить его на заготовленных стойках, выбить нижние прогнившие венцы, срубить в лесу тройку сосен, заготовить новые венцы и поставить на них дом. Каждый раз возникали непредвиденные сложности. Это хорошо сказать спилить 2-3 сосны и сделать новые венцы. Во-первых пилить противозаконно и пострадает не бабка, а мы, во-вторых спилив их нужно тут же утаскивать из леса, чтобы не нарваться на неприятности, а как? Хорошо что у бабки был оставшийся от деда мотоцикл "Урал", правда он вреде бы не заводился, но что нам "не заводился", прочистив свечи, я как опытный мотоциклист сажусь за руль, а огромный Магомед, надевший на себя солдатску плащ-палатку и фуражку с листочками, изображает из себя лесничего. Ну спилить мы спили, благо в этом деле у меня кой-какой опыт имелся, ну привязать-то к мотоциклу привялали… Но, боже упаси вас трелевать брёвна на Урале, его постоянно заносит, колёса пробуксовывают, потихоньку-потихоньку на первой передаче с помощью 32-х лошадиных и одной Магомедовой мы всё-таки эти брёвна дотащили. Потом нужно было заготовить венцы. Теоретически мы знали, что для подгонки венцов используется специальный инструмент - "черта", которая представляет из себя закорюку с двумя параллельным зубцами. Этими зубцами ты проводишь по лежащим друг на друге брёвнам и по сделанной отметине вырубаешь на верхнем бревне паз. Но это теоретически. На практике мы осуществляли это впервые! И к моему глубокому удивлению всё вышло просто загляденье.

Вообще жизнь у нас была там просто замечательная. С бабкой мы договорились на тысячу рублей плюс харчи и бутылка водки ежевечерне. Поди нам плохо! Но вот в один из удивительно погожих для октября дней. Бабка вдруг заявляет, что водки в магазине сегодня не было. А мы-то уже настроились! А время - 8 вечера! Послали бабку  за самогоном - нет ни у кого самогона. Ладно, давай старая деньги - мы сами найдём. И вот выходим на трассу, добавляем естественно из своих запасов. Ловим машину и едем не куда-нибудь, а за 30 километров в Москву, на Тверскую в магазин Елисеевский, работающий до 22-х часов, покупаем 3 бутылки портвейна и тем же путём возвращаемся к бабке. "Что? Да как? Да где достали?" - "А мы бабка в центр Москвы съездили." Смеётся. Не верит, в её голове такой поступок просто не укладывается.

В общем всё у нас шло отлично. Вот только печка завалилась. Не по нашей заметьте вине. Печка стояла внутри огромного каменного фундамента (её безусловно перестраивали) причём один угол стоял просто на земле а под другой была подложена рельсина. Естественно, печка освобождённая от крыши завалилась. Делать нечего ищи бабка печника, мы бы конечно и сами переложили, но понимаешь гарантий, что дымить не будет никаких. Пришёл печник переложил, оставалось только трубу доделать, но на радостях хватил лишнего и увезли его с инфарктом в больницу. И вот докладывал я эту трубу при первом снеге. Сижу на крыше: ветрище, холодище, руки ничего не чувствуют, а я выкладываю ей верхний карнизик и устанавливаю жестяную крышку от снега - красота!

Вообще-то по России разбросано довольно много домов, коровников, мастерских и т.п. которые я построил либо от и до либо принимал в их строительсиве довольно деятельное участие. Но особенную гордость вызывают у меня два дома: Это дом художника Евгения Стрелкова в деревне Черемас Нижегородской области и дом моего шефа Александра Николаевича Полилова в дачном посёлке Кратово, под  Москвой.  При сторительстве Жениного дома мной было придумано весьма неплохое на мой взгляд технологическое решение при сборке сруба. Нам конечно, люди бывалые советовали установить всяческие катки и закатывать брёвна при помощи верёвок, но этот способ требовал как миниму 4-х человек, а нас было всего трое. И тогда мы стали забрасывать верхние венцы при помощи шатких козелков. При этой технологии я вынужден был перебегать от одного края к другому, выказывая чудеса акробатической ловкости, что потом мне ставилось в особенную заслугу. Но это было всего лишь эпизодом. Завораживал собственно сам дом. Всё-таки художники есть художники - и дома у них какие-то особенные.

С домом Александра Николаевича была отдельная история. Дело в том, что в Кратово не разрешают спиливать на участках сосны пока они не высохнут. И вот шефа на участке высохло три громаднейшие сосны. Материалу на целый домик. Впрочем, нет всего лишь наполовину. Вот ведь задача как же увеличить материал? А и очень просто - расколоть брёвна пополам и выложить из половинок! Что вы такое говорите! Как это можно расколоть такие длинные брёвна?! А и очень просто - при помощи обычных колунов и деревянных клиньев! И ведь раскололи! Естественно нужно было придумать систему крепежа. Поставили четыре вертикальных столба с вертикальными же пазами и в них вставляли подготовленные концы половинок. Толщина брёвен кстати была неимоверная. И если бы мы их не раскололи, то верхние венцы было бы просто не поднять. А так, вместо обычных двенадцати венцов, дом имел шесть, но очень толстых и со стороны выглядел как некая сказочная избушка!

В общем настроился я за свою жизнь предостаточно и осталась у меня одна единственная мечта - построить хоть когда-нибудь свой собственный дом.

 Карьера лесоруба

В первом стройотряде отправили меня Сашу Лукоянова и Васю Бутузова валить лес. Нужны были брёвна для перекрытий и стропил на мастерскую. Ну валить так валить - подумаешь дело какое. За один день управимся. Приехали в какую-то несусветную глушь. Завели бензопилу и вперёд. Но это только с виду дело нехитрое. Каждое сваленное дерево почему-то ложилось совсем не туда, куда хотелось и зависало на ветвях других деревьев. Атакие "висяки" оставлять никак нельзя. Прыгаешь на нём прыгаешь, раскачиваешь раскачиваешь, пока-то оно свалится. Потом его нужно обрубитьот от сучков, распилить на брёвна подходящего размера, то да сё… Короче на одно дерево уходило у нас по первоначалу минут сорок, а то и больше. А нужно нам их было, поболе сотни. То есть совершенно понятно, что об одном дне и речи быть не может. Тогда принимаем мы решение нам с Лукоянычем остаться ночевать. А Васе ехать с гружёным трактором и прислать нам на следующий день жратвы и тёплой одёжки.

Построили мы с Сашей шалаш из еловых веток. Сходили в близлежащую полузаброшенную деревню, где разжились парой старых чугонков и  наворовали картошки. Вернулись. Дело к вечеру. Нужно воды набрать. Вот идём мы с ним к близлежащему болтцу и видим свежайший отпечаток медвежьего следа. Мы с ним оба охотники и сомнений насчёт свежести у нас никаких. Страшновато. Дело к осени, медведи начинают жировать и по звериной своей глупости вполне могут полакомиться и человечиной. Идём дальше - что-то бурое в кустах мелькает. Ёлки- моталки. "Давай,- говорит Лукояныч, - хоть затопором сходим." Хрена ли думаю мы ему этим топором? Но согласился. Сходили за топором. Идём - вода-то нужна! Да и трусами друг перед другом выглядеть неохота. Я говорю: "Пошуметьнадо. Медведи народ трусливый. Бывали случаи, что у них от страха разрыв сердца случался." Стали шуметь. Орём, визжим - ни фига не боится. Ходит себе по кустам, малину что ли ест? И главное у самого болотца. Лукояныч говорит: "Может камнем по нему кинуть? Только что разозлить можем. А злой медведь он втройне опасен." И тут я вдруг замечаю у нашего медведя …  на самой макушке… рога. Лукояныч он подслеповат маленько, и рогов никаких не видит. Ну смекнул я в чём дело. "Не надо, - говорю, - камней. Давай мне топор. Завалю гада!" И вот выхватываю я у изумлённого Саньки топор и с диким криком несусь на мирно пасущуюся у болотной травки корову. Корова наконец-то пугается и уносится прочь не разбирая дороги. Знай наших. А Лукояныч я только через год по пьяной лавочке проболтался, что там такое на самом-то деле было.

Ну ладно набрали воды. Сварили картошки. Сварили вместо чая отвар из брусничных листьев. Водки у нас грамм по 150 оставалось. Хряпнули, посидели у костра и на боковую. И только   начали задрёмывать - волчий вой. Да близко! Метров за 100, как кажется. Ничего себе думаем - вот так история. Давай костёр посильнеее распаливать. Какое-то прогившее берёзовое бревно запалили (так оно у нас потом пять дней тлело). Сидим. Страшно. Ночь, темень и волчий вой. А тут ещё филин заухал. Ну точно дитя малое плачет. И хоть оба бывалые, и хоть знаем, что филин, а всё равно жутковато. Это вам не на корову с топором бегать. Только к утру все эти лесные ужасы поутихли. Ну проснулись мы попили брусничного отвару и за работу. Потом и трактор приехал с едой, одеждой и походной бутылкой водки. Как подводникам раньше в походе полагался к обеду спирт, так и мы тут вроде подводников жили. Шесть дней между прочим вместо одного-то запланированного. Да и мало того. Ещё и в ноябре нам возвращаться на нашу делянку пришлось. Мы по какому-то странному недомыслию оставили очень высокие пеньки. До метра, а то и выше. И вот когда наконец-то лестничий глянул на дело рук наших, то так и ахнул. И велел председателю последнюю часть денег не выдавать нам пока мы все пеньки не подровняем. Делать нечего. Снялись мы с наших лекций и вперёд на Смоленщину пеньки подравнивать.

 А на следующий год я уже был знатным лесоповальщиком. Но валили мы уже в другом месте и жили не в шалаше, а на постое у одного совершенно класного бульдозериста. Тоже было неплохо, но уже без особенных приключений.

 Карьера ремонтника трамвайных путей

Однажды меня спросили: "Миша ты что-нибудь понимаешь в ремонте трамвайных путей?" - "Я, - говорю, - лучший специалист по ремонту абсолютно любых путей. А что?" И вот предлагают мне по ночам пути трамвайные ремонтировать. Вспомнил я поговорку одного старого мастера, который абсолютно про любую работу говорил мне: "Миша, люди космические корабли строят, и то ничего, а это… как-нибудь справимся."

Пришли дело оказалось не больно хитрое. Нужно домкратами поднимать пути подбивать под них пневмомолотками щебёнку и стараться выровнять, чтобы были без изгибов. Ну я конечно, как самый главный и имеющий самый лучший глазомер выбрал себе должность стреляльщика. Работали мы вчетвером. Один поднимает рельс домкратом, один посыпает лопатой щебень,  один подбивает его отбойным молотком и один приложив глаз к рельсам мтреляет -ровно ли. Вот я и был этим стреляльщиком, потом правда надоело и мы стали меняться. Компания у нас была весёлая. Я мой друг Саша Дудоров, непонятно откуда взявшийся вьетнамец, который постоянно консультировался у нас где бы ему найти девку подешевше и ещё некий Серёжа, который и втянул меня в это дело.

Ах как сладко было возвращаться домой на первом трамвае, по только что выровнянным тобою рельсам… И потом главное не садиться в тёплом метро. Потому что севший человек - это спящий человек. А спящий человек - это человек просыпающий нужную ему станцию. И только когда голос диктора возвещал, что поезд следует до станции Университет, мы блаженно плюхались на пустые сиденья и мирно спали, до тех пор пока не вытряхнет нас из поезда милая женщина в красной пилотке.

Карьера охотника

Разумеется необходимо как-то отличать профессию и хобби. Их основное отличие состоит отнюдь не в том, что мол одно есть жизненная необходимость, а другое блажь, а в том что первое, как правило приносит доход, а второе наоборот вводит в расход. Но однако случай с рыбалкой, собирательством и охотой - особый случай. Это как раз тот случай, когда хобби может служить поддержкой семейного бюджета, а иногда становится и основным источником существования.

Рыбачить и охотится я начал с самого детства. И пожалуй первые мои сознательные воспоминания в возрасте двух с половиной лет связаны именно с рыбалкой. Мы рыбачили с отцом каждую субботу и воскресенье независимо от погоды и времени года, а охотились только весной и осенью. Я встречал множество ярых противников охоты, которые с тупым остервенением нападают на "извергов" с ружьями, стреляющим по бедным уточкам, но не отказывающим себе в удовольствии слопать беззащитно убиенную курочку или коровку. Специально для них расскажу известную каждому настоящему охотнику особенность весенней охоты. Весенний сезон начинается как раз в то время когда кряква садится на яйца. Вот  тут-то и происходит какое-то странное нарушение природных инстинктов. Селезень очень часто в пылу своей утиной страсти не желает смириться с прекращением их брачных игр и столкнув свою возлюбленную с гнезда разбивает яйца, чтобы уточку ничто от него не отвлекало.  Бедной кряквушке не остаётся ничего другого как начинать всю родильную эпопею сначала. Птенцы соответственно получаются поздние, на крыло встают к концу лета, перелёт выдерживают плохо. Вот тут-то и приходит к уточке на помощь добрый охотник уменьшающий количество отработавших своё селезней (ни один охотник не будет весной бить крякву).  Весенняя охота хороша с подсадной уткой. За неимением таковой используются чучелки, обманывающие изнывающего от любовной тоски селезня, но с подсадной конечно чучелки никогда не сравнятся. Подсадную домашнюю утку натаскивают  на такую охоту подобно собаке.  И наверное она испытывает какую-то свою женско-утиную гордость, что вот мол сколько из-за неё "мужичков" головы сложили…

А вообще говоря, в живой природе, случаи смерти от старости чрезвычайно редки и встречаются лишь среди хищников. Быть убитым и съеденным абсотлютно естественно для любого живого существа. В конечном итоге смерти от старости как таковой наверное просто нет. Убийство происходит в любом случает. Просто иногда на себя  роль охотников берут вирусы, микробы, злокачественные клетки и т.п.

Но я пожалуй отвлёкся.  Для того чтобы рассказать все охотничьи истории нужна наверное отдельная книга, поэтому я остановлюсь всего на трёх небольших эпизодах.

Впервые я поднял ружьё в возрасте семи лет. Это было на открытии осеннего сезона, которое, как всегда сопровождалось у взрослых обильными возлияниями. И многие наотмечались так славно, что с утра уже не могли выползди из палатки. В день открытия охотничья канонада стоит со всех сторон. Утка мечется туда сюда и естественно непрестанно летает над нашей палаткой. Отец стоит неподалёку и изредка постреливает, а его товарищ дядя Ваня спит наплевав на все охотничьи радости. Мне всё кажется что отец стоит не там и я советую ему идти к нашей палатке, там мол, самый лёт. На что он мне в шутку отвечает: "Да вон бери дяди Ванино ружьё и сам и стреляй". Но я воспринимаю это разрешение вполне серьёзно. Заряжаю старый и добрый ИЖ-58, с трудом поднимаю его, целюсь в пролетающую утку и смело нажимаю на спуск… Утку я конечно не сбил, а сам от отдачи чуть не рухнул! Сильная оказалась штука - ружьё.

День своего совершеннолетия я отмечал на охоте вместе с отцом. Это был уже конец сентября, и утки  было мало. Мы решили устроиться на ночёвку на острове и там же отстоять вечернюю зорьку. И вот на этом-то острове я умудрился заблудиться. Остров длинный около километра, а в ширину всего метров сто, но посередине его озеро. Вот на нём-то я и стоял вечернюю зорьку. Отстоял до самой темноты - без выстрела. Ну и пошёл назад к лодке, где меня ждал отец, уха и ужин у костра. Но не тут-то было. Остров весь зарос непроходимым кустарником, и пробираться можно было только по узеньким едва пробитым тропочкам. И вот куда бы я ни шёл, тропочка вела меня по кругу и возвращала к озеру. Мой замечательный спаниель уставший от бестолковых блужданий с удивлением посматривал на меня, но мои попытки сделать из него проводника ни к чему не приводили. По команде "Домой!" он радостно бросался на меня лапами сумасшедше вилял обрубком хвоста и пытался лизнуть меня в нос. Тогда я начал кричать отцу и стрелять в воздух, но крики мои видно не долетали, а значение выстрелов понять было трудно. Я уже совершенно отчаялся и начинал подумывать о сооружении шалаша для ночлега. Но тут мне пришла мысль забраться на высокую осину и посмотреть где же всё-таки течёт река. С превеликим трудом я залез на самую верхушку и кое-как определившись, стал пробираться напролом в нужном как мне казалось направлении, и… о чудо! Река! Песок! А вон и наш костёр, и лодка, и заждавшийся отец… Может быть конечно и нет тут ничего особенного, но мне почему-то кажется весьма символичным заблудиться в день совершеннолетия  на небольшом острове, давшем тебе временный приют.

А теперь расскажу об охоте в чистом виде. То есть когда ты выходишь за дичью как первобытный человек, не имея никаких воспомогательных даров цивилизации. И ловишь птицу голыми руками. Правда и птица эта глупа - голубь.  Но и охота в этом случае была не просто баловством. Кушать хотелось, а денег хватало лишь на выпивку… И вот вся наша университетская комната (четыре человека, собирающиеся стать, как минимум профессорами и академиками) выходила на ночной промысел. Мы забирались на какой-нибудь чердак и брали спящих голубей действительно голыми руками. Тут же и умерщвляли. Для этого голубь брался за голову между средним и указательным пальцами и просто встряхивался. Голова при этом оставалась в руке, а тело ещё несколько минут махало крыльми и поднимало чердачную пыль. Вообще говоря, удовольствия при этом никакого не было, а было наоборот чувство какой-то мерзости и даже жалости, (мне кстати всегда очень жалко было добивать на охоте подранков). А один раз я вообще испытал лёгкий стресс. Залезли мы на некий чердак набили десятка полтора голубей, ну и назад, типа того… Подходим  к выходу - закрыто!!! Мать твою! Ну думаю, какой-нибудь гад запер и милицию вызвал (это сейчас я понимаю, что никаких законов мы не нарушали, а тогда, да в пылу-то…). Оказалось просто мы перепутали выходы и вскоре благополучно добрались до дома. Потом шёл процесс ощипывания, потрошения, опаливания и наконец варки или жарки. И, боже мой! Что может сравниться с этим ужином! Когда на столе дымится свежий голубиный суп и разливается по гранёным стаканам запотевшая водка!

 Карьера молодого прозаика

Когда я начал писать прозу, мне казалось, что мои творения столь хороши, и новы, и оргинальны, и глубоки, и философичны, и поэтичны, ну вообще состоят исключительно из одних достоинств. Поэтому, посылая их в какой-то маститый журнал, я был уверен что скоро меня ждёт невиданный успех и как минимум мировая слава. Мне даже и в голову не приходило, что рукопись будет читатьнекий рецензент, одуревший от сумасшедшего потока графоманских опусов, и что его работа состоит в составлении вежливых отказов начинающим авторам. К сожалению я куда-то затерял эту блестящую по форме рецензию и поэтому постараюсь воспроизвести это маленький шедевр по памяти:

"Уважаемый Михаил!

Мы с большим вниманием и неподдельным интересом прочитали Вашу рукопись. Она безусловна написана очень искренне и с большим чувством. Любопытна и избранная Вами форма. Очень удачно и можно даже сказать филигранно выполнены переходы от стихов к прозе.  Обращают на себя внимание и многие удачные метафоры и сравнения. Но несмотря на все достоинства Вашего текста невольно возникает один вопрос? А о чём собственно речь? Какую основополагающую идею пытается отстоять автор? К чему стремятся его герои? Пожалуйста не обижайтесь, но нам показалось, что Ваша рукопись довольно далека от жизни. И даже когда в ней появляются некие жизненные реалии: "беременность", "Ницше", "луна", "мать" - в них остаётся какая-то искусственность (ненастоящесть), и это на наш взгляд является основным недостатком.

Вот почему мы к великому сожалению не сможем опубликовать Вашу рукопись. Но Вы не отчаивайтесь. Продолжайте работать над словом. И поглубже окунитесь в нашу реальную жизнь. Пусть она войдёт в ваши тексты во всей своей непричёсанной красоте и богатстве.

Творческих успехов. Такой-то сякой-то"

Я несколько раз перечитывал этот маленький шедевр, тщетно пытаясь понять, а о чём собственно речь? Какую основополагающую идею пытается отстоять автор? Впрочем идея была ясна - отказать. Но вот по какой причине? И тут меня заинтересовало одно обстоятельство. Среди набора цитируемых жизненных реалий упомянуто слово "мать" - откуда оно? У меня не было этого слова! Неужели я ни черта не помню? Тогда я открыл возвращённую мне машинопись и начал перечитывать. И тут меня осенило! Это вовсе не "мать"! Это слово "поломать"! которое дано у меня в разбивку, да ещё и наткнулось на перенос, то есть "поло" на одной странице, а "мать" на другой! Вот оно, что! Значит мой уважаемый рецензент прочёл пару строк составил мнение, надёргал первых попавшихся на глаза слов из текста и соорудил очень умный и вежливый ответ! Блестящая работа!

И я с тех пор успокоился и рукописи уже никогда в чужие руки не отдавал, решив что мировой успех может и подождать, а в жизни и помимо этого ужасно много всего интересного.

 Карьера инженера-программиста

Это было славное время. Распределившись после универа на Красногорский Механический завод в качестве инженера-программиста, я наконец-то  приступил к постоянной трудовой деятельности. Надо заметить, что постоянная труд-деятельность в отличии от временных требовала значительно меньшего приложения сил, но была очень строга в отношении режима. Дело осложнялось тем, что меня неким мистическим образом совершенно не переваривают будильники. Ломаются - собаки. Я долго боролся с этой роковой напастью, покупая себе невероятное количество будильников всех мастей и оттенков, но по прошествии некоторого времени все они неизменно прекращали звонить. В конце-концов я плюнул на это дело и научился просыпаться в нужное время без будильника. Но в те времена, я этим искусством ещё не владел, и работу периодически просыпал. Всё это выглядело примерно следующим образом: просыпаюсь я без десяти восемь (при прохождении проходной в 8.01, тебе грозила запись опоздавшего, а твой отдел мог лишиться прогрессивки (для сведения людей нового поколения: в старые социалистические времена существовала так называемая прогрессивная оплата труда, суть её была весьма туманна, но сводилась она к следующему - если отдел ничего такого не нарушал, а наоборот всё положенное выполнял, то каждому в дополнение к зарплате выплачивалось ещё 20%)). Так вот просыпаюсь я бе десяти восемь, соскакиваю с раскладушки, брюки в руки - ноги в брюки и не жрамши не срамши пулей к родимой проходной. Проскочив обычный пятнадцатиминутный путь минут за шесть, (а на проходной в это время, как правило, очередь, которая бтительными работниками табеля в расчёт не принималась) без одной минуты восемь влетаю в стены дорогого завода. И уже здесь начинаю приводить себя в порядок. Совершаю утреннее очищение организма, умываюсь, причёсываюсь, неспешно пью чай и веду утренние беседы о новостях политики, науки и культуры. Потом отправляюсь в курилку обменяться полученными новостями с людьми из других отделов. Потом читаю какую-нибудь умную научную книгу, с нетерпением дожидаясь двенадцати, ибо в двенадцать начинает работать столовая, в которую можно слинь под предлогом похода в библиотеку. В 12.30 звонит желанный звонок, возвещая время официального обеда, и ты опрометью несёшься к тенисному столу, чтобы стать в очередь первым. И час десять на любимую игру. Иногда в перерывах между партиями, ожидания своей очереди успеваешь слетать в отдел и сгонять блиц  в шахматы, но это редко. Тенис - вот наш вид спорта.

После обеда всё-таки выбираешься на машину и начинаешь клепать какую-то донельзя навороченную программу. Новенькая СМ-ка, заполонившая маленький зал, со всех сторон мигает огоньками и лампочками. Матричный принтер раскручивает рулон перфорированной бумаги. Экран выдаёт диагностику ошибок. Ты справляешься с кодами и выясняешь, что где-то у тебя происходит деление на нуль, или переполнение, или ещё что-нибудь в этом роде. Притащив распечатку в отдел, начинаешь ковыряться в своей замечательной программе, чтобы выяснить где же ты всё-таки нагабрил?

Удивительно конечно, но встречаясь с людьми из моего отдела лет через 10 после ухода оттуда, я узнавал, что мои программы всё ещё работают и несут свою посильную лепту в дело научно технического прогресса.

А вообще говоря, работая на этом заводе я успел  оторвать для себя последние прелести социализма. Жизнь вокруг была прекрасно организованна и налажена. Регулярно проводились заводские спартакиады и туристские слёты. Мы отчаянно боролись за первое место, сражаясь в тенис, в футбол, в шахматы, бегая кроссы, плавая, участвуя в спортивном ориентировании и в лыжных гонках, проходя полосу препятствий на байдарках и на велосипедах, разводя костёр с одной спички и т.д. и т.п. А эти прелестные выезды на прополку свёклы,  на уборку картошки или капусты, когда после трудов праведных мы, искупавшись в Москва реке, устраивали шашлычки и пекли картошку! А праздничные ноябрьские демонстрации, когда продрогший на осеннем ветру, ты выпиваешь с товарищами у какого-нибудь праздничного лотка рюмку водки под бутербродик с колбаской.

И всё-то у тебя определённо. Всё-то тебе ясно. А впереди огромная и светлая жизнь

Карьра землекопа

Впервые с промышленным землекопанием я столкнулся ещё в детстве в спортивно-трудовом лагере. Нам нужно было прокопать через лес длиннющую траншею от турбазы до турбазы. Это пробивание сквозь лесные корни подарило мне первые трудовые мозоли и научило искусному обращению с лопатой. Потом я копал где-то и как-то всё больше по мелочам. Но эдин случай был пожалуй поистине замечательным. У центрального конструкторского бюро, где я работал программистом было огромное количество повинностей перед колхозами, стройтрестами, озелениетелями и т.п. Вот на одну такую повинность я и был отправлен сроком на две недели. Мудрый прораб, понимая что стимулом для нас может быть лишь время выделил нам с моим напарником Борисом фронт работ и сказал: "Вот. Покопайтесь тут две недельки. Сделаете раньше - свободны." А нужно нам было выкопать ямищу 2 метра глубиной пять шириной и восемь длинной. Копать её нужно было вручную, так как подъезда для экскаватора не было.

Сделали мы с Борисом разметку  и уселись перекурить. "Слышь, Борь, а если вот этот заборчик разобрать, так ить подъедет сюда экскаватор-то!" - "Гениально!" И вот мы быстренько разбираем заборчик бежим в магазин за двумя поллитрами и договариваемся с экскаваторщиком. Тот естственно соглашается и к концу дня у нас готова замечательная ямища. Забор восстановлен на место. А мы с Борисом аккуратненько подравниваем склончики. Тут заявляется прораб и понятное дело просто охреневает!  "Ну, вы  ребята, даёте!"

Понятное дело даём! Сделал дело - гуляй смело. И мотанул я после трудов праведных на пару неделек в Санкт, то есть тогда ещё Ленинград.

далее?